Аленький цветочек

Как спрашивают в таких случаях в голливудских боевиках – «А то что будет?» Им хорошо спрашивать, суперменам…

«А вот что!»

Уже без особой надежды, зато с тяжкой яростью отчаяния, Звягинцев наклонился, открывая дверцу стола. Как ни архивируй графическую информацию – коробка с дискетами всё равно была большой и тяжёлой. Ему сразу же показалось, будто она как-то не так лежала в руке. Нет, содержимое из неё не исчезло. Но ладонь ощущала не шуршащую твёрдость пластиковых прямоугольничков, стянутых вместе резинками, а нечто совершенно другое.

Это нечто было больше всего похоже на кусок размягчённого масла.

На стопку шоколадок, полежавших под солнцем…

Лев Поликарпович медленно, словно в дурном сне, разрезал аккуратные полоски прозрачного скотча и поднял картонную крышку. Он уже не очень удивился тому, что увидел. Дискеты – со всеми наклейками, надписями и резинками – пребывали на месте, но только с виду оставались дискетами. В той стороне, где он взялся за коробку рукой, они промялись все разом, оплывая и растекаясь даже от лёгкого нажатия. Так у Марины когда-то в детстве однажды потёк пластилин, ради эксперимента положенный на отопительную батарею…

Медленно-медленно, чтобы ничего не потревожить, профессор просунул пальцы в другой ящик стола, туда, где у него сохранялись распечатки. Опять же в нескольких экземплярах. Пухлые пачки, прошитые и упакованные в отдельные папки…

Рука Льва Поликарповича окунулась в тончайшую бумажную пыль…

Зачем-то тщательно вытерев её, Звягинцев придвинул к себе телефон. Убедился, что по крайней мере тот ещё не таял и не рассыпался в руках, а нормально работал. Ещё немного помедлив, Лев Поликарпович набрал номер, за которым ему пришлось лезть опять-таки в Маринину записную книжку.

– Иван Степанович? – спросил он, когда трубка отозвалась голосом Кудеяра. – Иван Степанович, извините, я вас там от ужина не отрываю?..

Мог ли он ещё сегодня утром предположить, что мужиковатый, неразговорчивый «гэпэушник» очень скоро окажется единственным во всём Питере человеком, к кому он захочет и отважится обратиться…

Обратная сторона Луны

Между тем у Кудеяра хватало своих забот. Как только их самолёт приземлился в Пулковском аэропорту, прямо к трапу подкатил чёрный «мерс» с проблесковыми огнями. Знакомый чекист в белых кедах и непроницаемых очках принял у Скудина генеральского сына. Из рук в руки.

– Что-то невеселый он у вас, подполковник. Весь зелёный какой-то…

– Устал с дороги. – Иван утаил вздох облегчения и потрепал Эдика по щеке. – А так – ха-а-роший парень…

И добавил про себя: «Весь в папу…»

– Пошел козёл на скотный двор… – напевал Эдик, аморфно плюхаясь на сиденье «мерседеса». – И показал козе прибор…

На том расстались. Сияющий «шестисотый» под рёв сирены умчался за горизонт, а Скудин попёрся в город… пешком. Ему хотелось побыть одному, а спешить было некуда.

Ветер нёс и бросал в лицо падавшую с неба мелкую морось. Закинув на спину рюкзак, Иван брёл по мокрому шоссе. Безрадостные мысли посещали его… Почему так? Почему безвозвратно уходят все самые желанные, преданные, верные? Марина… бабушка… Буров…

Подумав про Глеба, Кудеяр даже остановился и зло топнул по асфальту ногой. Не каркай, гад, не каркай, не смей!.. Чтобы Глебка вот так запросто позволил какой-то нечисти себя загубить?!! Да он сам – Мутант, он сам – Вирус, он сам всегда говорил, что его зараза сильней!.. И Женька Гринберг костями рассыплется, а положит его в лучшую клинику, с врачей шкуры спустит и сам последнюю рубашку продаст – а Глебу всё мыслимое и немыслимое, что может потребоваться, обеспечит…

Так говорил себе Скудин, старательно не давая звучать колоколу обречённости, глухо звонившему в потёмках души, и стремительно шагал вдоль шоссе по велосипедно-пешеходной дорожке. В нормальную погоду здесь можно было встретить любителей дальних прогулок и бега трусцой, велосипедистов и неутомимых собачников. Однако ветер и холодный дождь всех сделали домоседами – до самой площади Победы Иван не встретил на дорожке ни единой души. Спускаясь в метро, он поймал несколько сочувственных взглядов и только тут ощутил, что полностью вымок. Ну и чёрт с ним. Десять пройденных километров всё-таки сделали своё дело. Иван размялся, и, как это бывает, его мысли вырвались из горестного круга, и даже колокол обречённости начал понемногу смолкать. «Может, в самом деле ещё всё обойдётся…»