Аленький цветочек

Всё было на месте – звериные головы вдоль стены, чучела медведей по углам, шкафчик с бронированными стёклами, сквозь которые виднелись ружейные стволы. Пол был застлан шкурами пантер, под потолком зигзагом изгибалась набитая опилками анаконда, над подозрительно широкой, с водяным матрасом, оттоманкой висел очередной портрет хозяина квартиры. На сей раз полотно живописало Гринберга на охоте. Клыкастый слон, задирая хобот, мчал Евгения Додиковича на своей широкой спине, а тот палил почти в упор во взметнувшегося в прыжке бенгальского тигра. Стлался сизый дым, утреннее солнце играло в хрустальных каплях росы… Свирепый хищник был роскошно-полосатым, индус-погонщик белым от страха, девственная природа величественной и зелёной. Гринберг играючи держал ровную мушку и едва заметно улыбался.

– Так, – пояснил он дружно хмыкнувшим зрителям, – ничего особенного, одна художница рисовала… – Зачем-то оглянувшись, нащупал потайную кнопку, и полотно отодвинулось в сторону, обнажив нишу с огромным сейфом фирмы «Сименс и K°». – Она была на втором слоне.

Щёлкнули хитроумные замки, открылась тяжеленная дверь, и на свет Божий появился многострадальный чемодан. На фоне окружающей роскоши выглядел он до крайности неприглядно – обшарпанный, в белёсых разводах.

– Ну, братцы, будем разбираться… – Скудин осмотрел трофей со всех сторон, приложился ухом к крышке, поманил Капустина. – По мне так всё нормально. Боря, оцени, не фугас?

– Бережёного Бог бережёт, – буркнул Монохорд. – Как сказала монашка, надевая на свечку презерватив… Нет, не фугас. – Маленький нож в умелых руках проворно справился с замками, и Борис осторожно поднял крышку. Первьм заглянул внутрь, и лицо у него вытянулось. – Ну, дела!.. Золото партии!..

Половину чемодана занимали какие-то бумаги. Пожелтевшие, хрупкие, они выглядывали краешком сквозь истлевшую клеёнку, которой их когда-то заботливо обернули. Всё оставшееся место было забито многочисленными мешочками, а в мешочках… Ой, мамочки. Золотые пятёрки, полуимпериалы, червонцы. Ещё какие-то монеты неведомых стран, неизвестных названий и номиналов. Драгоценные кольца, серьги, браслеты. Не менее десятка массивных, похожих на луковицы, часов, жёлтая стопка увесистых портсигаров. В отдельном мешочке, россыпью, стоматологические изделия: коронки, протезы, мосты…

– И точно, золото партии. – Гринберг отточенным движением выудил древнюю, тускло блеснувшую пятнадцатирублёвку, со знанием дела взял на зуб, сплюнул прямо на штучный пол и констатировал: – Настоящее. Царская чеканка.

Если следовать индусскому учению о кастах – варнах, Евгений Додикович был, без сомнения, уникумом, солдатом и барыгой в одном лице.

– Добротно сделано. – Кончиками пальцев Глеб вытащил из развалившегося кожаного мешочка старинное кольцо, потёр и залюбовался игрой света в прозрачном, не тронутом временем камне: – Красота…

У его мамы такого не было никогда. И, по-видимому, не будет.

– Бриллиант, – покосился Грин. – Чистой воды. Не меньше двадцати штук баксов потянет.

Подобных колец в мешке было, может, сто, может, двести.

Капустин не без брезгливости поднял искусственную челюсть, посмотрел, повертел, равнодушно бросил назад в чемодан.

– Помню, дрался с одним, так у того все фиксы повылетали. С одного удара… Раньше крепче делали, как я посмотрю. Жень, ты там что-то насчёт ужина говорил?

Пожрать он был далеко не дурак, зато по части золота ему всегда было «фиолетово» – в гробу карманов нет…

– Я – «за», – откликнулся Глеб.

– Команди-и-ир, – пропел Гринберг.

В самом деле, Кудеяр был единственным, кто никак не выразил своего мнения ни о найденном кладе, ни о перспективе поужинать. Иван держал в руках толстую тетрадь, извлечённую из обрывков древней клеёнки. И ошалело вглядывался в пожелтевшую бумагу. Среди убористой тарабарщины непонятных, явно шифрованных знаков ему бросилось в глаза изображение сложной спирали. Точно такой, в какую свернулась когда-то Машина веточка…

– Команди-и-ир… – уже шёпотом повторил Гринберг. Иван опять его не услышал.

«Что за чёрт!» Он выхватил из пачки другую тетрадь, потоньше первой, раскрыл наугад, и глаза его изумленно расширились.

«26.07.38. Сегодня, возвращаясь с Чёрной тундры, познакомился со здешним егерем, Василием Скудиным. Замечательный человек, настоящий русский северянин. Кажется, я ему тоже понравился. Звал в гости…»

Это был дневник. Старый, беспощадно истрёпанный пролетевшими десятилетиями, украшенный известковыми потёками и кое-где подмоченный во время сегодняшнего потопа. Между его обложкой и заглавным листом была вложена фотография мужчины в фас и профиль, какие обычно помещают в уголовных делах. Человек на снимке был удивительно похож на Льва Поликарповича Звягинцева, только моложе и полнее и притом – очень коротко стрижен. «Если не сам профессор, то близкий родственник», – озадаченно подумал Иван. Впрочем, долго гадать не пришлось. Внизу на фотографии было подписано по чёрному фону корявыми белыми буквами: