Аленький цветочек

– Никого не узнаёт, Ваня, ходит под себя, доктор, симпатичный такой, говорит – полностью распалась как личность, одни рефлексы остались…

Что в переводе с врачебного означало – крыша съехала напрочь.

– Может, надо чего? Денег? – Скудин хрустнул пальцами, снова переступил по полу, в глаза его в этот момент лучше было не заглядывать. – Лекарство, может, какое? Ты скажи, мы мигом достанем.

А в глубине души было жаль, что Глеб с Борисом кончили тех сволочей слишком уж быстро. Тоже, святые угодники. Мать их. Перед умственным взором Кудеяра пронеслось согревающее душу видение рашпиля и плоскогубцев. Ещё фигурировала табуретка, перевёрнутая ножками вверх. Как раз на весь квартет и хватило бы… Паяльник – тьфу, детский садик на травке. А впрочем, Натахе-то от этого лучше бы уже не стало…

– Нет, Ванечка, спасибо, всё есть… – Рита взяла себя в руки, голос её перестал срываться. – Ты… лучше мне ещё как-нибудь позвони…

– Ладно. – Скудин непроизвольно глянул на часы и кивнул, хотя Рита не могла его видеть. – Счастливо. Ты осторожнее там.

Вешая трубку, он успел услышать на другом конце однократное басовитое гавканье. Странно. А впрочем, не его дело.

Отскрёб ногтем от телефона присохшую белую каплю и отправился на кухню разбираться с пельменями. В магазинчике неподалёку бесперебойно продавали его любимый сорт – «Семейные». Вот так, пельмени есть, а семьи всё равно нет. И в перспективе не предвидится…

Грязную посуду он сложил в раковину – никуда не денется, потом. Снова вспомнив нехорошим словом телерекламу, выволок из шкафа пропахшую нафталином парадку. Надел, посмотрел в зеркало. Всё как надо, на ботинках блеск, на брюках складка. Не говоря уже про нашивки за ранения и награды…

– Уср-р-раться! Уср-р-раться в доску! – Жирик в восторге забил крылами и, видимо, от нахлынувших чувств густо обляпал пол – к счастью, по мундиру всё же промазав. – За чир-рик! За чир-рик!

Снизу дважды бибикнула тёмно-зелёная «Волга». Бибикнула осторожно, деликатно, этак шёпотом. Пора было ехать пред светлые генераловы очи. Прогибаться перед начальством. Отход-подход… Тьфу. Здесь тебе, подполковник, не джунгли.

– Благослови, пернатый. – Скудин подмигнул Жирику, включил сигнализацию и тоже «шёпотом» притворил квартирную дверь.

– Здравствуй, Федя, – отозвался он на приветствие водителя. – Давай в контору.

Многоопытный Федя сразу подобрался, улыбаться перестал. Знал небось, что лучше быть поближе к кухне, а от начальства – подальше. Знал и все эти шуточки, что у главнокомандующих лампасы и лбы – ширины одинаковой, а извилина одна, да и та снаружи. От фуражки.

На Захарьевской, почти начисто вытоптанной джипами бандитов, приглашаемых давать показания в соответствующий отдел, припарковаться оказалось непросто, но Федя справился. «Волга» – символ советского благополучия – сразу стала казаться маленькой, тусклой и неприметной среди сверкающих громад «Ландкрюйзеров», «Дефендеров» и «Лендроверов». Впрочем, сами они тоже терялись на фоне серого дома, такого большого, что из его окон некогда – а на самом деле и до сих пор – напрямую видна была Колыма. Скудин вошёл в боковой подъезд, миновал прапорщиков на вахте и, сдав шинель в гардероб, двинулся по лестнице вверх. Награды позванивали в такт шагам, как колокольцы в колхозном стаде. Ну и шут с ними, пускай звенят. Всерьёз раздражал Кудеяра только орден Большого Чёрного Гиббона, который вообще мешал нормально шагать. Орден, выданный далёкой африканской республикой Серебряный Берег, представлял собой стилизованную набедренную повязку из обезьяньих хвостов. И носить его полагалось на соответствующем месте. То бишь на бёдрах. Всякий раз, когда приходилось надевать эту высокую правительственную награду, Иван чувствовал себя идиотом. Но и чёрт бы с ней, с меховой набедренной повязкой поверх мундира, – так спереди ещё болтался череп того самого гиббона, язви его в корень. Из серебра, в натуральную величину. Саблезубо оскаленный и со здоровенными рубинами вместо глаз!.. Голова примата вызывала ужас у всех встречных чекистов, но и это можно было бы пережить… если бы тяжеленная чертовина при каждом движении не колотила немилосердно прямо в пах. Иван давно уже подозревал, что орден являлся замаскированным орудием пытки, и с каждым шагом вспоминал Монохорда Капустина – как же я тебя понимаю, Боря, ох, как же я тебя понимаю!..

Всё-таки он без потерь и опоздания добрался до небольшой, не испорченной особыми излишествами приёмной. И, храня каменный вид, представился дежурному капитану: