36  

— Уже ничего не осталось, — отозвалась она.

— Еще как осталось. Вся как будто в белых пиявках.

— Это не мыльная пена.

— А что ж тогда?

— «Кокосовая роща». Забыл? Сгорела до основания, у тебя на глазах.

— Да, детка, я слышал.

— У тебя на глазах, — выпевала она, чтобы как-то развеять атмосферу. — У тебя на глазах.

У нее всегда был прелестный голос. Когда он вернулся с войны, они раскошелились на одну ночь в отеле «Паркер хаус» и, после того как занялись любовью, он впервые услышал, как она поет. Мотивчик «Buffalo Gir1s» [6] проникал из ванной вместе с паром, просачивавшимся из-под двери.

— Эй, — окликнула она его после паузы.

— Что? — Он поймал в зеркале отражение ее левого бока с практически высохшей мыльной пеной. Чем-то это его не устраивало, что-то здесь было не так, хотя он не мог понять, что именно.

— У тебя кто-нибудь есть?

— Что?

— Другая женщина?

— Что за бред? Я работаю, Долорес.

— Я трогаю твой хуй…

— Не произноси этого слова. Мать честная.

— …а у тебя даже не встает.

— Долорес. — Он развернулся к ней. — Ты говорила о бомбах. О конце света.

Она пожала плечами, словно эти слова не имели никакого отношения к их разговору. Она уперла стопу в стенку и пальцем вытерла с ляжки капли воды.

— Ты меня больше не ебешь.

— Долорес, я серьезно. Не произноси таких слов в этом доме.

— Из чего следует, что ты ебешь другую.

— Никого я не ебу, и перестань употреблять это слово, слышишь!

— Какое слово? — Она положила ладонь на темный лобок. — Ебать?

— Да.

Он упреждающе поднял одну руку, а второй продолжил бриться.

— Значит, это плохое слово?

— Ты сама знаешь.

Он вел лезвием вверх по горлу, подскребывая напененную щетину.

— А какое тогда хорошее?

— А?

Он обмакнул бритву и слегка встряхнул.

— Какое слово, если говорить о моей анатомии, не заставит тебя показывать мне кулак?

— Я не показывал тебе кулак.

— Только что.

Покончив с горлом, он вытер лезвие салфеткой и приготовился брить левую щеку от виска.

— Нет, детка. Ничего подобного. — Он поймал в зеркале ее левый глаз.

— Что тут скажешь? — Она провела одной рукой по верхним волосам, а другой по нижним. — То есть ее можно лизать, ее можно целовать, ее можно трахать. Можно смотреть, как из нее выходит новорожденный. Но нельзя ее называть?

— Долорес…

— Пизда.

Дернувшееся лезвие вошло под кожу чуть не до кости. У него мгновенно расширились зрачки, а левую половину лица охватил пожар. А когда в открытую рану попал крем для бритья, его мозг прошили десятки игл, и кровь, смешавшись с белой пеной, хлынула в раковину.

Она протянула ему полотенце, но он ее оттолкнул, всасывая воздух сквозь стиснутые зубы и чувствуя, как боль застилает глаза и выжигает мозг. Ему хотелось расплакаться. Не от боли. Не от похмелья. А оттого, что он не понимал, что происходит с его женой, с той девушкой, с которой он когда-то танцевал в «Кокосовой роще». Он не понимал, куда катится она и куда катится этот мир с его маленькими грязными войнами и вспышками пламенной ненависти, с его шпионами в Вашингтоне и Голливуде, противогазами в школах и бомбоубежищами в подвалах домов. И все это было как-то связано между собой — его жена, этот мир, его алкоголизм, его участие в войне с искренней верой в то, что она положит всему этому конец…

Он истекал кровью, а за его спиной Долорес все повторяла «прости, прости, прости», и он взял из ее рук полотенце, когда она протянула его во второй раз, но при этом избегая физического контакта и не глядя на нее. Он слышал, что ее голос дрожит, он догадывался, что по ее лицу текут слезы, и ненавидел этот мир, такой же бессмысленный и непотребный, как и все в нем.


В газетной заметке были процитированы его последние слова, сказанные жене, — о том, что он ее любит. Вранье.

А на самом деле?

Держась одной рукой за дверную ручку, а другой прижимая к щеке третье полотенце, в ответ на ищущие глаза жены он произнес:

— Господи, Долорес, да соберись ты уже, в конце концов. У тебя есть обязательства. Подумай о них хотя бы иногда, о'кей? И приведи свои дурацкие мозги в порядок.

Это было последнее, что она от него услышала. Он закрыл за собой дверь, спустился по лестнице и остановился на последней ступеньке. Может, вернуться? Вернуться и сказать правильные слова. Ну, если не правильные, то хотя бы помягче.


  36  
×
×