Этот безумный, безумный, безумный мир...

Юрка рассказал друзьям, кто я. Пытался даже пересказать кое-какие рассказы. Естественно, никто ничего не понял. Кроме одного: что мне опасно возвращаться на Родину.

В результате мы весь вечер пили за мое безопасное возвращение, за нашу с Юркой Родину. Отдельно – за гласность и кооперативы. Потом за дружбу с Литвой. Потом тут же за отделение Литвы. За нашего президента с супругой. Наконец, не помню за что... Помню только, что после очередного тоста Джанги – за экономические реформы в России – я почувствовал себя Герценом. И вот что странно! Как только я почувствовал себя Герценом, мне захотелось танцевать. Но разве в Америке растанцуешься по-настоящему? Разве пустишься в пляс, чтобы одновременно получалась и ламбада, и яблочко, и цыганочка вместе с барыней?!

Как во всех дорогих ресторанах, оркестр играет сдержанно. С темпераментом Балтийского моря зимой.

Джанги подходит к хозяину ресторана, итальянцу. Просит его разрешить Юрке хоть пять минут поиграть на рояле. Хозяин сначала не соглашается. Джанги его уговаривает.

– Не больше пяти минут! – строго предупреждает хозяин.

Я вижу, что Юрка ждал этого момента. Он садится за рояль. Уже по первым аккордам я чувствую, что у него сохранился тот же размашистый музыкальный почерк. Только играть он стал мудрее.

За его аккордами теперь и тревожное ожидание отъезда из России, и долгая неуверенность в будущем, и нищета лагерей для эмигрантов, и шесть лет учебы с не раз пересдаваемыми экзаменами, и неожиданное богатство, и... воспоминания о солнечной дорожке Балтийского моря, Рижское взморье, волейбол, музыка...

Хозяин оркестра подходит к Юрке, о чем-то спрашивает его. Юрка кивает. Подсоединяется бас-гитара, саксофон, ударные... Оркестр ожил. Ресторан встряхнуло, как будто весенняя буря разломала лед.

«Очи черные, очи страстные...»

Американцы растанцевались, и я бы даже сказал, расплясались так, словно и впрямь понимали, что «очи страстные»!

Теперь уже хозяин ресторана подходит к Юрке:

– Вы кто по национальности?

Я уверен, что Юрка сейчас в очередной раз вызовет очередное уважение к китайцам. Но Юрка молчит.

– Вы из какой страны? – повторяет вопрос хозяин. – Я что-то по акценту не могу догадаться.

– Русский, – отвечает Юрка.

– Русский?! А где живете теперь?

– В России.

– Боже мой! У меня в ресторане настоящий русский! – восклицает хозяин, как и подобает итальянцу, больше руками. Все бросаются обнимать нас со словами: – О, русский! Перестройка! Горбачев! Раиса Максимовна!!!

Ресторан целуется. И пускается под нашу «Калинку» танцевать свою ламбаду.

Мы прощаемся с Юркой в хьюстонском аэропорту.

– Ну что? Лет через пятнадцать еще увидимся?

– Если перестройка к тому времени не закончится!

Юрка до последнего момента провожает меня глазами. Каким бы он ни был богатым, он навсегда останется для меня Юркой.

АККЛИМАТИЗАЦИЯ

Объявили посадку. И радостно, и грустно возвращаться. С одной стороны, встреча с друзьями, родственниками... Подарки, приветы, рассказы о невиданных маслинах и неведомых кефирах. С другой стороны, ежедневная борьба за чувство собственного достоинства.

По-настоящему в самолете веселятся только иностранцы. Их можно понять. Для них наш самолет – это машина времени, откидывающая всего за восемь часов на пару столетий назад. Аттракцион. Луна-парк. Диснейлэнд. Страна чудес. Если бы Льюис Кэрролл был жив, он бы наверняка написал продолжение «Алисы»... И назвал его «Алиса в СССР».

Когда-то я хотел предложить построить для советских граждан, возвращающихся из-за границы, специальный акклиматизационный центр, В нем должны за два-три дня плавно подготовить вернувшихся к нашей жизни: потолкать, нагрубить, одеть в серое... Теперь я понимаю, что такой комплекс нам не нужен. Его роль с лихвой взял на себя «Аэрофлот». И не надо двух-трех дней. Вполне достаточно восьми часов перелета. Уже встретившись глазами со стюардессой, понимаешь, что Родина где-то рядом! И никаких сомнений по этому поводу не остается после двух завтраков с небритыми куриными крылышками. Интересно, как в «Аэрофлоте» умудряются всем пассажирам подавать крылышки? Я посмотрел – ни у кого из сидящих рядом не было ни одной ножки. Не говоря уже о других частях. Как будто у нас вывели специальный сорт куриц, похожих на вертолет.

Впрочем, я неправ. Акклиматизация начинается не в самолете. Нет. Раньше. Уже в Далласе у стойки «Аэрофлота» чувствуешь, как соскучился по родной, настоящей, почти мавзолейной очереди.