100 великих любовников

Кстати, сама Жорж Санд очень любила сидеть около рояля, когда музицировал Лист. Однажды Мари, приревновав маэстро к писательнице, даже вызвала Жорж Санд на дуэль, выбрав в качестве оружия собственные ногти. Лист заперся в своем кабинете и находился там до тех пор, пока женщины не успокоились.

Вскоре у него начался бурный роман с Лолой Монтес, скандально известной испанской танцовщицей. Когда она ему надоела, Лист ушел от Лолы рано утром, оставив любовницу спящей в номере гостиницы, не забыв положить на столик некоторую сумму. Он не сомневался, что, узнав о его бегстве, Монтес устроит в гостинице грандиозный скандал и обязательно в ярости поломает часть мебели. Так что деньги ей не помешают, решил маэстро.

Любовные похождения Листа были предметом разговоров всего европейского музыкального общества. Даже в преклонном возрасте Лист имел любовные связи с ученицами, которые по возрасту годились ему во внучки. Он, однако, всегда утверждал, что с почтением относится к девственности и ни разу не «соблазнил деву». Маэстро очень боялся импотенции и использовал всевозможные стимулирующие средства, чтобы избежать ее. Утверждали, что, если составить список любовниц Листа, он окажется гораздо длиннее, чем аналогичный список любого из его современников.

Сам Лист, оценивая свои любовные подвиги, в конце жизни заметил: «Я так и не откусил достаточно большой кусок от этого яблока». С этими словами трудно согласиться: его любовницами были итальянская принцесса Кристин Бельджиозо, прусская баронесса Ольга фон Мейендорф, молодая польская графиня Ольга Янина и знаменитая куртизанка Мари Дюплесси, вдохновившая Дюма-сына на написание «Дамы с камелиями», а Верди – на сочинения «Травиаты».

Мари (Альфонсина) Дюплесси не была похожа на других куртизанок, ее принимали в том мире, о котором ее «коллеги» по галантному цеху не могли даже мечтать. Альбер Вандам в книге «Англичанин в Париже» писал: «В ней была такая изысканность, которой нельзя научиться, особый такт в любых обстоятельствах. Она никогда не позволяла себе ни одного грубого слова и вообще очень правильно говорила по-французски. У Лолы Монтес не было ни одного друга, Альфонсина же Дюплесси не имела врагов».

В маленьких удовольствиях, которые она себе позволяла, было что-то детское. Любимым десертом Мари был замороженный виноград. Неудивительно, что Мари привлекла внимание таких знаменитостей, как Дюма-сын и Ференц Лист. Она даже принимала у себя Лолу Монтес, полную свою противоположность.

Театральный критик Жюль Жанен писал, что они с Листом впервые встретились с Мари в переполненном фойе одного из театров на бульварах. «С высоко поднятой головой она прошла мимо удивленных зрителей и села рядом с нами на банкетку. Мы были поражены: ни Лист, ни я никогда даже не говорили с этой женщиной. У нее были вкус, чувство юмора и здравомыслие. Она обратилась сначала к великому музыканту, сказав, что давно знакома с его произведениями и они всегда заставляли ее мечтать. Мы проговорили весь третий акт».

В следующий раз Жанен увидел Мари в ее ложе в опере, потом на большом балу, который давали в Брюсселе по случаю открытия Северной железной дороги. Лист давал ей уроки игры на рояле, испытывая к Мари более теплые чувства, нежели к обычной ученице. «Бедняжка Мариетта Дюплесси, – писал он графине д'Агу после смерти куртизанки, – она была первой женщиной, в которую я по-настоящему влюбился».

А Мариетта, как называл ее Лист, вела бурную жизнь: зная, что умрет молодой, она хотела получить от жизни все, что возможно. Однажды куртизанка сказала Листу: «Я не буду жить. Я ведь странная женщина – не могу приспособиться к сегодняшнему существованию. Увезите меня, увезите, куда хотите. Я вам не помешаю: буду спать весь день, по вечерам стану ходить в театр, а ночью вы сможете делать со мной все, что пожелаете». В своем письме к графине д'Агу Лист признавался: «Я странным образом привязался к этому очаровательному созданию в свой последний приезд в Париж. Я пообещал, что увезу ее в Константинополь, потому что то было единственное путешествие, которое мы могли совершить вместе».

Мари Дюплесси не поехала в Константинополь, она провела несколько недель в Спа и Баден-Бадене, а вернувшись в Париж, вновь окунулась в привычную безумную жизнь. В конце осени она слегла, а 3 февраля ее не стало. Мари было всего двадцать три года. Лист писал: «Несколько странных незнакомых нот старинной элегии отзываются в моей душе, когда я думаю о ней…»