100 великих любовников

В те далекие годы монгольские девушки не выбирали себе мужей. Отцы или слепой случай решали их судьбы. Монгольский род был экзогамным, то есть монгол не мог взять в жены девушку из своего рода. Роды жили на общей пастбищной территории, часто поблизости не было других родов, и за женой приходилось ехать в дальние края. Поэтому девушек умыкали или отбивали силой при каждом удобном случае. Мы не знаем, как Оэлун досталась Чиледу – по сговору ли с ее родителями, или он тоже умыкнул ее. Но ясно одно – Чиледу нравился Оэлун. Иначе не подарила бы она в прощальный час возлюбленному свою рубашку, не оплакивала бы его и свою судьбу.

Тэмучжин был первенцем Оэлун и Есугэй-баатура. Как раз накануне его появления на свет Есугэй участвовал в походе монголов против другого татаро-монгольского племени – татар.

Есугэй-баатур, считая рождение сына в час победы над врагом счастливым предзнаменованием, назвал его именем своего знатного пленника – Тэмучжином. Некоторые ученые предполагают, что имя Тэмучжин в переводе с древнемонгольского означало «кузнец».

В 1161 году (Тэмчужину было тогда шесть лет) чжур-чжэни в союзе с татарами нанесли монголам поражение в районе озера Буир-Нур, что еще больше углубило вражду монголов и татар.

Есугэй-баатур был главой улуса, который объединял несколько монгольских племен. Жизнь его проходила в боях и походах, и из страха перед его отвагой и натиском большинство друзей и врагов покорились ему ради спасения своей жизни, поэтому положение и дела его были в блестящем состоянии.

Когда Тэмучжину исполнилось девять лет, Есугэй решил сосватать ему невесту из того же олхонутского рода, из которого была и мать Тэмучжина Оэлун. Взяв с собой мальчика, он отправился в путь. В дороге повстречался им Дай-сечен из племени унгират: «Куда держишь путь, сват Есугэй?» «Я еду, – говорит Есугэй-баатур, – сватать невесту вот этому своему сыну». Дай-сечен посмотрел на Тэмучжина: «У твоего сына взгляд, что огонь, а лицо, что заря. Снился мне, сват Есугэй, этой ночью сон, будто слетел ко мне на руку белый сокол, зажавший в когтях солнце и луну. Что-то он предвещает? – подумал я, как вижу, подъезжаешь ты, сват Есугэй, со своим сыном. Унгиратское племя с давних пор славится, нет в том соперников нам, красотою наших внучек и пригожестью дочерей. Зайди ко мне, сват Есугэй. Девочка моя малютка, да свату надо посмотреть!»

Взглянул Есугэй на Бортэ, десятилетнюю дочь Дай-сечена, а лицо у нее – заря, очи – огонь. Переночевали гости ночь, а наутро началось сватовство. Столько, сколько требовало того приличие, торговался Дай-сечен, заманивший знатного жениха, желавший породниться с Есугэем. Поторговался и сказал: «То не женская доля – состариться у родительского порога. Дочку свою согласен отдать. Оставляй своего сынка в зятьях-женихах».

На том и поладили. Подарил Есугэй Дай-сечену своего заводного коня, попросил его присмотреть за сыном: «Страсть боится собак мой мальчик. Ты уж, сват, побереги мальчонка от собак!»

С тем и уехал Есугэй, по старинному монгольскому обычаю оставив 9-летнего Темучжина у его 10-летней невесты в зятьях у Дай-сечена из племени унгират.

На обратном пути повстречались Есугэю пирующие татары. Полагая, что никто из этих татар не знает его в лицо, решился Есугэй задержаться на их празднике, немного передохнуть. Но кто-то из татар опознал Есугэя. Не рискнув в открытую убить его, татары подмешали Есугэю в питье отраву. Уже в пути почувствовал Есугэй неладное, а добравшись через трое суток домой, заболел и слег. Перед смертью он подозвал своего приближенного Мунлика: «Дитя мое, Мунлик! Ведь у меня малые ребята. Извели меня тайно татары. Дурно мне. Прими же на свое попечение всех моих: и малюток, и осиротевших младших братьев, и вдову, и невестку. Дитя мое, Мунлик! Привези поскорее моего Тэмучжина!»

И с этими словами он скончался, шел 1165 год.

Мунлик был верным соратником Есугэя и выполнил его наказ. Боясь за Тэмучжина, он не сразу объявил о смерти Есугэя. А Дай-сечену сказал: «Старший брат Есугэй-баатур очень болеет душой и тоскует по Тэмучжину. Я приехал за ним».

«Раз сват так горюет о своем мальчике, пусть Тэмучжин съездит, повидается, да и скорехонько назад».

Так и привез Мунлик Тэмучжина обратно, в опустевшую отцовскую юрту, в тот трудный час, когда бывшие под рукой Есугэя-баатура монголы покидали его семью, уходя каждый своим путем.

Если монгола спрашивали, сколько ему лет, он отвечал, что столько, сколько в его жизни было весен, сколько раз наново молодой травой зеленела степь. Древние монголы не знали письменности.