100 великих любовников

С редкой беззастенчивостью он выбрал в посредницы именно Марион и поручил ей предложить Нинон пятьдесят тысяч экю, если та согласится принимать его елейные нежности. Однако, несмотря на значительность суммы, предложение было отвергнуто мадемуазель де Ланкло. Граф де Шавеньяк писал об этом в своих «Мемуарах»: «Этот великий человек (Ришелье), умевший доводить до конца самые крупные начинания, тем не менее потерпел поражение в этом деле, хотя Нинон никогда не страдала от избытка целомудрия или благопристойности; напрасно он предлагал ей через ее лучшую подругу Марион Делорм пятьдесят тысяч экю, она отказалась, потому что в то время у нее была связь с одним советником Королевского суда, в объятия которого она бросилась добровольно…»

Можно, правда, задаться вопросом, какова была роль Марион в этом деле, потому что она должна была почувствовать себя глубоко оскорбленной, видя, что Ришелье предлагает сопернице пятьдесят тысяч экю, тогда как сама она получила за те же услуги всего сто пистолей.

Но как бы там ни было, она вскоре ушла от первого министра и вернулась в постель поэта де Барро, своего первого любовника, который, не помня себя от радости, сочинил редкостного убожества «Стансы», имевшие пространный подзаголовок «О том, насколько автору сладостнее в объятиях своей любовницы, чем господину кардиналу де Ришелье, который был его соперником».

Впрочем, Марион оказалась лишь кратким эпизодом в жизни Ришелье. Самой большой любовью кардинала была его племянница Мари-Мадлен де Виньеро, вдова господина де Комбале, герцогиня д'Эгийон.

Эта очаровательная пухленькая блондинка тридцати семи лет обожала прогуливаться «с обнаженной грудью», чем доставляла несказанную радость друзьям кардинала.

«Когда я вижу мадам д'Эгийон, – признался как-то один старый каноник, скромно потупив глаза, – я чувствую, как снова становлюсь ребенком».

«Позволяя ей эту вольность, – писал Лефевр в своих «Мемуарах», – он хотел дать понять, что взирает на прелести красавицы-герцогини незамутненным взором кормилицы. Но это притворство никого не обмануло, и каноника следовало бы высмеять за лицемерие».

Мари-Мадлен вышла замуж в шестнадцать лет за Антуана де Рур де Комбале, но чувствовала себя в замужестве не особенно хорошо, поскольку этот дворянин «хотя и прослыл (по словам Тальмана де Рео) при дворе самым волосатым человеком», но оказался неспособен помочь ей расстаться с девственностью.

Поэт Дюло позволил себе позабавиться, сочинив анаграмму, жанр, бывший тогда в большой моде, с помощью которой он сообщил читателям о горестной судьбе мадам де Комбале, скрытой в ее девичьем имени Мари де Виньеро, из которого ему удалось составить: «Девственница своего мужа…»

В 1625 году малосильный дворянин скончался, оставив хорошенькую вдову в полном разочаровании. Разуверившись в браке, в мужчинах, усомнившаяся в самом существовании плотских утех, Мари-Мадлен стала подумывать об уходе в монастырь. И призналась в этом своему дяде: «Светская жизнь меня не интересует. Я хочу стать монахиней-кармелиткой».

Ришелье посмотрел на нее внимательно и нашел, что она очень красива. Стараясь скрыть свое смущение, он, опустив глаза, сказал ей ласково: «Ваше место не в монастыре, дитя мое, оно здесь, рядом со мной».

Мари-Мадлен поселилась в Малом Люксембургском дворце, и кардинал стал ее любовником.

Эта странная супружеская жизнь длилась до самой смерти первого министра. Ее то озаряли радости, то омрачали горести, неизбежные, как правило, в семейной жизни. Дядя и племянница то обнимали друг друга, то спорили, то дулись и не разговаривали, но любовь их была искренней.

Разумеется, эта связь не долго оставалась тайной для других. Сначала двор, а потом и весь Париж узнали, что Ришелье «услаждается» с мадам де Комбале. На улицах, как и в светских гостиных, не было конца ироническим куплетам и песенкам с подвохом. М-ль де Монпансье в своих «Мемуарах» рассказывала, что в 1637 году ей самой приходилось распевать оскорбительные куплеты по адресу кардинала и его племянницы.

Конечно, король прекрасно знал об этой незаконной любовной связи и в глубине души порицал любовников. Своего неодобрения он не мог показать кардиналу, которого боялся, и потому всю свою неприязнь срывал на мадам де Комбале. «Меня удивляет король, – сказала однажды королева. – Он поддерживает кардинала и осуждает его племянницу. Он нашел неприличным, что она посмела войти в церковь Сент-Эсташ, когда я слушала там проповедь, и сказал, что с ее стороны это бесстыдство».