В общем, на десятое у Дарновского были большие планы.
Утром отвез Инну в Шереметьево — и скорей в Кузьминки, будить Анну.
Приехал не с пустыми руками. С огромным букетом роз, с бутылкой настоящего «Клико» из валютного магазина и с подарком, особенного значения — элегантное белое платье, точно по Анниной фигуре. Отстегнул две годовые зарплаты среднестатистического советского человека.
С невинным видом сказал: «Его надо надевать на голое тело, такой фасон».
Сказал вслух, потому что Анна прижимала невесомое творение миланских кудесников к груди, а носом зарылась в букет и, зажмурившись, сосредоточенно вдыхала аромат. Очень кстати — заглядывать в мысли Роберта ей сейчас было незачем.
«А как же? — спросила она, отложив букет и разворачивая платье во всю длину. — Ведь это неприлично».
— Прилично. Ткань тонкая, но плотная. Я выйду, надень.
Когда пять минут спустя он вернулся в комнату, Анна стояла перед зеркалом. Платье было открытое, на тонких белых лямках. В Роберте шевельнулось чувство явно не братского происхождения. Он обрадовался. Но в зеркале отразился ее взгляд — вопросительный и явно тревожный. Дарновский поскорее отвернулся.
«Сегодня всё разрешится», успел услышать он.
Что ж, он был того же мнения.
Раз такое дело, праздничную программу Роберт решил переменить. Вместо ужина при свечах — торжественный завтрак. При свете дня всё, наверное, произойдет естественнее, ведь темнота не Аннина стихия.
Пока он, как фокусник, доставал из сумки разные вкусности и выставлял их на стол, Анна была непривычно тиха. То есть, она, разумеется, всегда была тиха, но сейчас сидела не поднимая глаз, и ее мыслей Роберт не слышал.
Но вот стол был накрыт.
Дарновский хотел открыть бутылку и вдруг почувствовал — это лишнее. Всё произойдет прямо сейчас, без дурацкого ритуала с непременным питьем французской газировки.
Волновался он ужасно, но по-правильному волновался, как надо. И у Анны на скулах выступил румянец, это был отличный симптом.
Отставив бутылку, Роберт шагнул к ней, взял за руки, потянул со стула и принялся целовать маленькую кисть. Пальцы слабо шевелились в ответ, но и только.
На помощь пришло платье, словно в благодарность за потраченные деньги.
Бретелька плавно, сама собой, соскользнула вбок, полностью обнажив острое плечо. Роберт так и впился в него глазами.
Дело было не в беззащитной обнаженности. Ему случалось видеть и более интимные части ее тела — Анна стыдливостью не отличалась. Как и Инна, она спала голой, и когда Роберт утром приходил ее будить, ему не раз приходилось натягивать на нее сползшее одеяло. При этом он не испытывал ничего кроме нежности и восхищения перед красотой ее гибкого, тонкого тела. А один раз, еще зимой, они так намерзлись в парке, что Анна затащила его принимать горячую ванну вдвоем. И тоже ничего — было просто весело. Плескались, как дети в лягушатнике.
Но сейчас он смотрел на ее обнаженное плечо, всего лишь плечо — и не мог ни вдохнуть, не выдохнуть.
С усилием поднял глаза и сказал всё то, что собирался — гораздо лучше, чем это проговорилось бы словами.
Взгляд Анны потемнел. Роберт услышал: «Да, конечно, да — если ты так…» В этой недосказанности, вернее недомысленности присутствовало именно что многоточие, в котором он уловил некое ожидание, причем не радостное, а тревожное.
Но это остановить его не могло.
Он сделал то, ради чего и было выбрано платье чудесного покроя: расстегнул две молнии на боках, спустил бретельку со второго плеча — и белый шелк сам собой соскользнул вниз.
Тут до Роберта дошло, зачем нужны были все эти долгие месяцы платоники. Чтобы страсть, как перекрытая река, набрала мощь, забурлила и прорвав дамбу, разлилась до самого горизонта.
Сейчас у них всё будет так, как ни у кого никогда еще не бывало — это он знал твердо.
Дрожащими руками он рвал рубашку через голову, сыпались пуговицы. Анна стояла перед ним, опустив руки. Глаза ее были закрыты.
Именно в этот момент раздался звонок в дверь.
— Черт с ним, — вслух пробормотал Роберт. — Ошибка. Все равно. Наплевать.
Но глаза Анны открылись, и он услышал: «Вот оно».
«Что оно? Не обращай внимания. Позвонят и перестанут».
«Не перестанут. Нужно открыть».
«Да зачем?»
«Он все равно войдет».