Фантастика

Про иголку-то он откуда? Ведь ни одна живая душа, даже Сэнсэй не знал!

Всё, кранты, понял Дронов и шагнул в сторону, чтобы пуля, пройдя насквозь, не зацепила Марию.

Подонок тоже на нее глянул. И что-то с ним произошло. Заморгал, задвигал бровями. Рука с пистолетом малость опустилась.

Не стал Сергей ждать — другого шанса не будет. Был он хоть и не в Режиме, но все равно спортсмен, сколько лет по шесть-семь часов в день реакцию-координацию отрабатывал. Прыгнул вперед — и ногой по дулу.

Пистолет стукнулся об стену. Шандарахнул выстрел — в ушах заложило. Но Дронов не поглядел, куда попала пуля, вцепился врагу в шею.

Пижон его, надо сказать, удивил. Хоть и хлюпик, а одной рукой рванул Сергею губу, зубами потянулся к горлу, сам сипит: «Моя! Моя!»

— Моя! — зарычал и Дронов. Врезал справа, слева, но очкарик не отлип — тоже осатанел.

Выход был один — иголка. Сергей ее уж и выдернул, но Дарновский вынул руку у него изо рта, схватил за кисть — не давал уколоться.

Над ними белой лебедью металась Мария. Выкрикивала что-то бессвязное, по-птичьи. То ли ужасалась, то ли сердилась.

Потом как размахнется ногой, как врежет поганому Роберту по уху, чтоб не рвал Сергею зубами горло. Дронов повернул к ней голову, просиял улыбкой — и тоже получил ногой, только по затылку.

Дзынь!

Зазвенело оконное стекло, в нем появилась круглая дырка, от нее лучиками разбежались трещины. Что-то глухо чмокнуло в стену, отлетело на пол, закрутилось. Патрон не патрон, трубка не трубка — небольшая продолговатая штуковина, из которой повалил прозрачный дым.

Попялился Дронов на этакое диво секунд несколько — глаза закатились под лоб, а сам он упал навзничь. Отрубился.

Сколько пролежал так, неизвестно. А когда заморгал, пришел в чувство, первый кого увидел — гнойного подонка. Тот сидел, привалясь к стенке, и тоже хлопал глазами.

Марии же не было. Исчезла.

Покачнувшись, Дронов встал. Заглянул на кухню, в санузел. Нет, нигде нет!

— Куда ты ее дел? — спросил он у подлого Роберта, с трудом ворочая языком. — Где она?

Тот, тоже с трудом, выдавил:

— Не знаю…

III. Примерещилось?

Глава тринадцатая

Сила и мысль

И еще пропал пистолет. Пулевое отверстие в потолке осталось, а самого оружия на полу не было.

— Козлы мы с тобой, — вздохнул басмановский бугай. — Вцепились друг дружке в глотку. Вот она и сбежала. Только зачем пушку взяла?

— Это ты козел безмозглый! — Роберт втянул воздух полной грудью, отчего снова закружилась голова. — Через окошко по-твоему птичка влетела? Сладкий сон навеяла?

— Чего? — вылупился на него громила. В глазах читалось: «Какая птичка? Говори по-людски, гад».

— Того! Похитили Анну!

— В смысле, Марию? Кто?!

— Откуда я знаю. Тот или те, кто за нами следил.

Дарновский подбежал к простреленному окну.

— Это я за вами следил, — сказал бандит Дронов, не врубаясь. — Но я-то тут был. Кто ж тогда?

Роберт с ненавистью посмотрел на питекантропа, погубившего его счастье. Услышал неожиданное: «Это Он. Потому что десятое мая. Он дал, Он и взял. И с Метрономом так будет. Десятого мая дал, десятого мая и заберет. Может, через год, а может, через десять».

Про загадочный Метроном, на который Дронов уповал как на источник силы, Роберт уже знал — подслушал во время драки. «Метроном» включался при помощи какой-то иголки, ею спортсмен хотел уколоть себя в палец. Всё это было очень интересно, при других обстоятельствах Дарновский обязательно покопался бы у инфузории в мозгах, разобрался бы что к чему. Но сейчас имело значение лишь одно — Анна, всё прочее было неважно.

И все же упоминание о десятом мая, когда некий «Он» (Бог, что ли?) дает и забирает, потрясло Роберта. До такой степени, что он воскликнул:

— Тебе-то что дали десятого мая? Какой такой метроном?

Дронов заморгал.

— …Откуда знаешь? Ты что… тоже? Десятого мая? «Автобус. Белый столб. Рожнов. Темно. Колина гора. Токо-так», — частил довольно звучный баритон. Половины Роберт не разобрал, но хватило и того, что он понял.

— Ты был в том автобусе?! В восьмидесятом, да? Из соседней палаты, петеушник!

— Сам ты петеушник, я в техникуме учился… А ты — тот московский пацан?!

Они потрясенно смотрели друг на друга.