Суперневезучая

Пришел врач, сделал Лизе укол и заявил, что вдова скоро уснет. Пообещать-то он пообещал. Да что толку? Лиза не переставала рыдать. И спать она тоже явно не собиралась. Отоспалась небось, пока валялась под уколами в «Далиле». У Мариши, которая не выносила чужих слез, прямо сердце кровью обливалось, глядя на бедную девушку. Оставался один-единственный вариант. Пойти у безутешной вдовы на поводу.

– Хорошо, – произнесла Мариша, кладя руку Лизе на трясущуюся макушку. – Если тебе станет от этого легче, то мы навестим эту Наташу.

– О! – подняла на нее зареванное лицо Лиза. – Спасибо!

– Не за что.

– Если бы ты знала, как я тебе благодарна! Вдвоем мы ее в бараний рог скрутим! Будет знать…

– У тебя есть идеи, как достать эту особу? – прервала ее Мариша.

– Ну… Вообще-то она ведь мне звонила.

– И что?

– На домашний телефон звонила. А он у меня снабжен АОНом.

– Так телефон этой Наташи у тебя высветился и записался?

– Угу.

И Лиза потянулась к невзрачной серой коробочке, к которой шли провода от домашнего телефона.

– Может быть, выглядит и не ахти, зато срабатывает безотказно, – пояснила она. – Витальке этот АОН ужасно не нравился. Он все время норовил заменить его на более современный и стильный.

Но, увы, все более дорогие и навороченные устройства отказывались считывать все телефоны подряд. А вот изделие неких кустарей-самоучек безотказно работало, высвечивая ядовитые красные циферки на своем дисплее уже со второго гудка.

– Он может запоминать до десяти номеров, – пояснила Лиза и наконец зевнула. – Так, посмотрим. Ага, последними мне звонили Лешка и Верунчик.

– Кто это Лешка?

– Лешка – это мой коллега по работе.

– Тот самый, которому ты передала всех своих клиентов?

– Точно.

– А Верунчик?

– Верунчик – это моя тетя.

– Тетя? И ты зовешь ее просто Верунчик?

– Да? А что? Мы с ней почти как сестры.

Сама Мариша обращалась к своей тете – Серафиме Ильиничне – исключительно по имени и отчеству. Ну, иногда называла ее тетя Серафима или тетя Фима. Но чтобы там Фимка, Фимулька или даже Фимочка! Такое панибратство Марише и в голову не приходило.

– Ладно, Верунчик так Верунчик, – пробормотала она.

В конце концов, в каждой избушке свои погремушки. И со своим уставом в чужой монастырь не лезут. Охота Лизе звать свою тетю Верунчиком, пусть зовет. Какое ей, Марише, до этого дело?

– Наверное, вы очень близки с тетей, – только и сказала она.

– Нет. Не очень. Тетя у меня человек своеобразный. Художница.

– В самом деле? Она выставляется? У нее бывают выставки?

– М-м-м… Нет, что-то не припомню. Да и ее работы… Они, как бы это помягче выразиться, они на любителя.

Другими словами, полотна Лизиной тетки не пользовались чем-то даже мало-мальски смахивающим на успех.

– Но Верунчик все равно считает, что ничем другим она заниматься не может. Что живопись – это дело ее жизни. И плевать она хотела на всех, кто этого не понимает.

– Оставим твою тетку в покое, – решила Мариша.

– Да, оставим. Только… только странно.

– Что странно?

– Верунчик мне никогда не звонит на домашний телефон.

– Почему?

– Не хочет общаться с Виталькой.

– Он критиковал ее полотна?

– Не в том дело, – поморщилась Лиза, явно с трудом сдерживая подступающую зевоту, наконец-то стало действовать введенное ей снотворное. – Многие ее критикуют, Верунчику критика по фигу. Нет, Виталька ей не нравился… Ну, не знаю, за что он ей так не нравился. Просто не нравился – и все тут! Поэтому она избегала всяческого общения с ним. И всегда звонила мне на трубку. А уж потом я сама перезванивала ей, если Витальки не было поблизости.

Несмотря на сложность отношений между родственниками в небольшой Лизиной семье, Мариша все равно считала, что Верунчик и разборки с ней могут и подождать. Лизе и Марише еще предстояло проводить ментов. Врачи уже ранее любезно избавили молодую вдову от тела ее мужа. А после ухода ментов в квартире и вовсе стало просторно.

– Ух ты! – восхитилась Мариша, когда обнаружила, что может свободно пройти к входной двери и так же свободно вернуться назад, никого не обходя, мимо кого-то не протискиваясь и не натыкаясь.

Как тут не вспомнить старый анекдот. Жил-был бедный, даже очень бедный человек. И жил он в ужасной тесноте, в крохотной хижине вместе с женой, тремя отпрысками и своими престарелыми родителями. Все они сидели друг у друга на головах и буквально ненавидели друг друга и тесноту, в которой жили. И вот после одного особенно жаркого денька в кругу семьи взмолился этот бедный человек, и обратился он к Богу с просьбой: