Зловещее наследство

— Безусловно.

Она взяла пуделя на руки и прижала его к кремовому шелку платья. Теперь, когда на ней не было шляпы, он мог видеть совершенную форму ее головы и высокие спокойные брови. Старший официант, чрезвычайно церемонный, успокоился.

— Назад, Луи. Как плохой пенни из пословицы, — в сердцах бросил стеклянноглазый муж-чина. — Моей жене пришла фантазия пойти на танцы, но нам бы сначала пообедать.

Итак, они женаты, эти двое. Как это не пришло ему в голову раньше? Почему это вызывало в нем некоторое напряжение?

— Наши друзья должны успеть на поезд, — обратился мужчина со стеклянными глазами к официанту, — так что если вы способны выкладываться с былой скоростью, мы будем вам вечно благодарны.

Они все сели. Пудель слонялся под ногами обедающих, подбирая крошки. Арчери немного удивился, как быстро им был подан их обед, хотя они все заказали разные блюда. Викарий задержался над своим кофе и кусочком сыра. Конечно, о нем в его уголке так не беспокоились. Кое-кто пошел танцевать, минуя его стол и оставляя за собой слабый запах сигар и цветочного парфюма. В обеденном зале, теперь танцевальном, были открыты двери в сад, и нары стояли на террасе, слушая музыку в тишине и покое летнего вечера.

Пудель сидел на пороге, скучая и наблюдая за танцующими.

— Ко мне, Пес, — позвал его хозяин и встал со стула. — Я довезу вас до вокзала, Джордж, — сказал он. — У нас только десять минут, так что вы пошевеливайтесь, хорошо? — Он, кажется, имеет целый ряд выражений, подразумевающих понукание. — Ты не идешь, дорогая. Допивай свой кофе.

Стол заволокло сигаретным дымом. Тут все время курили. Мужчина уходил всего на полчаса и, тем не менее, наклонился и поцеловал жену. Она улыбнулась ему, раскуривая очередную сигарету. Когда они ушли, Арчери и она остались одни. Незнакомка пересела в кресло мужа, откуда могла наблюдать за танцующими, многих из которых она, казалось, знала, поскольку иногда махала и кивала, будто обещая скоро присоединиться к ним.

Арчери вдруг почувствовал себя одиноким. Он никого здесь не знал, кроме двух, скорее недружелюбных, полицейских. Его пребывание может продлиться целых две педели. Почему он не попросил Мэри присоединиться к нему? Это могло бы стать праздником для нее, переменой, а она — видит бог — нуждается в переменах. В ту же минуту, как допьет вторую чашку, он может пойти позвонить ей.

Голос женщины напугал его:

— Вы не будете возражать, если я возьму вашу пепельницу? Наши уже полные.

— Конечно, нет. Берите. — Он толкнул тяжелое стеклянное блюдо, но при этом нечаянно коснулся кончиков ее прохладных сухих пальцев. Рука была небольшая, похожая на детскую, с короткими ненакрашенными ногтями. — Я не курю, — добавил он скорее испуганно.

— Вы здесь надолго? — Ее голос был легким и мягким.

— Всего несколько дней.

— Я спросила, — сказала она, — потому что мы часто приходим сюда, и я вас здесь прежде не видела. Большинство здесь завсегдатаи. — Незнакомка осторожно вынула изо рта сигарету и гасила ее до тех пор, пока не исчезла последняя искорка. — Здесь раз в месяц танцы, и мы всегда приходим. Я люблю танцевать.

Впоследствии Арчери удивлялся, что заставило его, провинциального пятидесятилетнего викария, сказать, что он, дескать, тоже не прочь. Возможно, это было смешение ароматов, надвигающиеся сумерки или просто то, что он оказался не в своей тарелке.

— Вы хотели бы потанцевать?

Играли вальс. Генри был уверен, что вальс он одолеет. Они иногда вальсировали на церковных собраниях. Вы просто на раз-два-три переставляете ноги по треугольнику. Но он чувствовал себя смущенным. Что она подумает о нем в его возрасте?

— Я это люблю, — сказал он.

Кроме Мэри и ее сестер, она была единственной женщиной, с которой он танцевал за последние двадцать лет. Он оказался настолько застенчив и настолько поглощен чудовищностью совершаемого, что на мгновение стал глух к музыке и слеп к сотне или около того других людей, которые кружились по иолу. Тогда она была в его руках, светлое создание из аромата и шелка, чье тело, так несовместимо касаясь его, имело текучесть и легкость летнего тумана. Арчери чувствовал, что замечтался и из-за этой совершенной нереальности забыл о своих ногах и о том, что должен делать, а просто двигался с нею, как будто были только он и она. И музыка.

— Я не так уж хорош в делах такого рода, — сказал викарий, когда обрел голос. — Вы не должны обращать внимания на мои ошибки. — Он оказался настолько выше ее, что она была вынуждена поднимать к нему лицо.