Валькирия

Молчан заранее поджимал переднюю лапу, готовясь оберегать её в далёком пути. Он не предаст; пустится со мной за край света и будет идти, пока не сотрёт лап до костей, пока не надсадит верного сердца, утонув в зыбучем снегу… да и в Нета-дуне как ещё примут, суров воевода, скажет, только пса не хватало… Я опустилась на корточки. Хромой волкодав ткнулся носом мне в щёку и зажмурил глаза.

– Не ходил бы, Молчанушка… – давясь слезами, попросила я шёпотом. – Я вернусь за тобой… на корабле приплыву…

Он понял меня. И поверил. Он всё понимал и всегда верил мне. Я кое-как поднялась и пошла прочь, не смея повернуть головы. Я знала – Молчан не сводил с меня глаз. Лыжи с размеренным шорохом несли по ровному полю и в то же время как будто вниз с немыслимой кручи: воет в ушах, летят за спину кусты и деревья, а сердце мрёт ужасом и ощущением то ли падения, то ли полёта, и не остановиться, не повернуть, не повременить… Не могу лучше сказать!

Возле самого леса я всё-таки оглянулась… Молчан нёсся по моему следу, пластаясь над снегом, выдёргивая себя из пухлых сугробов… и столько обречённой, отчаянной мощи было в каждом его скачке! Водилась у нас с Молчаном такая забава: я бежала, он догонял, опрокидывал, мы боролись. Может, он и теперь хотел убедить меня и себя, что всё было игрой…

Вот налетел, взметнулся в прыжке… Я не стала противиться. Молчан мигом сбил меня с ног, вдавил в снег… притворно зарычал и вдруг заскулил, заплакал тоненько, жалобно, как больной щенок, которого я когда-то выпаивала молоком и баюкала, нося по двору на руках…

Я встала, стащила шапку и отряхнулась.

– Иди дом береги, – ровным голосом сказала я Молчану. И чего мне это стоило, ведала только Злая Берёза, всё ещё смотревшая на нас издалека. Молчан поглядел мне в глаза, опустил хвост и голову и на трёх лапах заковылял прочь.

Всё прежнее кончилось безвозвратно; меня ждал неведомый грозный мир за пределами рода и неведомая страшная жизнь. Для неё следовало умереть и родиться вновь подобно младенцу, зарёванным, одиноким и голым.

10

Всё-таки не удалось мне тогда совсем обронить разум, натворить неведомых дел. Лыжи сами собой понесли меня через болото, и как же я мчалась! Полночные звёзды только ещё разгорались над головой, когда в морозном воздухе снова повеяло дымом, а чуть погодя открылся на чистой поляне приземистый весский дом.

Звонкие лайки вылетели навстречу из-за косого забора. Обнюхали, узнали, обрадовались… удивились, недосчитавшись Молчана. Я ни разу не приходила сюда без него.

Женщина, сидевшая на полу, обернулась ко мне. Словенская мать Яруна давно переняла весский обычай: не знала ни лавок, ни скамей, стряпала и шила летом на половичке, зимой на тёплых шкурах у очага. А чтобы не продуло летящим в дверь сквозняком, надевала весскую же плотную понёву, сотканную не из ниток, а из полосок тряпья.

Она хотела о чём-то спросить, но глянула в лицо и отступилась. Я поклонилась ей, потом отцу и младшим братьям Яруна, вязавшим сеть по ту сторону очага. Мать всем здесь распоряжалась, мужчины редко перечили. Так было раньше у нас, так поныне велось во всех весских родах. Иногда я завидовала, но потом вспоминала о весинке, утопившейся накануне собственной свадьбы. Славным охотником был жених и к тому же владел даром вещего слова… но вот не полюбила и сердца своего не предала. Смерть предпочла сытой жизни с немилым… Ярун мне сказывал, как Линду, его отец, долго обхаживал будущую свекровь, без счёта дел переделал, без числа подарков поднёс. И добился-таки, что словенская девка пошла за него, родила сыновей… был ли у неё Тот, кого она всегда ждала?

Мальчишки мигом стащили с меня меховой полушубок, усадили к огню. Я хотела сказать, что пришла к Яруну, но не сказала – как села, так и уснула с горячей чашкой в руке.

Уснула – сказано плохо. Я то погружалась в тёплое молоко, то вскидывалась в ужасе – мерещилось, будто проспала урочный, условленный час и ничего уже не поправить. Мне потом говорили, я открывала глаза и лепетала бессвязно. Сама я не помню. Правду сказать, добрым людям было чего испугаться. Они уже начали думать, не случилось ли у нас какого чёрного худа. Потом догадались посмотреть мой кузовок и смекнули, в чём дело.

Ярун ввалился в дверь весёлый и шумный и с полными салазками рыбы. Я смутно обрадовалась ему и тут же канула в настоящий глубокий сон. Только почувствовала, как он на руках перенёс меня в уголок и заботливо уложил, накрыв одеялом.