Валькирия

Некрас смотрел на меня, склонив голову набок, и скалился, забавляясь. Ждал, верно, я буду краснеть и стыдиться, посулю выкуп за собственную одежду, захочу прикрыть себя водяными листами… Как бы не так. Не видать ему моего срама, не хвастаться.

Я нашарила ногами дно и молча вышла на берег. После воды тело обычно кажется отяжелевшим, но на сей раз я не заметила. Надумай Некрас взять меня за колено, я дралась бы свирепо, рука там, не рука. И насмерть, не как визжащая девка. Я ладонями обтёрла с себя капли. Подняла рубаху и продела голову в ворот.

– Кто подарил тебе воинский пояс? – спросил Некрас, улыбаясь. Я не ответила, и он продолжал: – Чья ты? Кто обнимает тебя, укладываясь на ложе?

Я опять не ответила. Натянула штаны, застегнула на животе пояс. Меча при мне не было, но в ножнах висел боевой нож. Пускай теперь тронет меня. Я пошла, не оглядываясь, назад по тропе. Некрас поднялся и пошёл следом.

– Я думал сперва, ты Нежаты. Лагодник он, Нежата.

Велик ли труд посадить крапивное семя? Я впервые подумала, а точно ли укачивало Нежату, может, вправду бездельничал, ленился грести. Нет, это Некрас хотел разозлить меня, пороча товарища, хотел, чтобы я взялась-таки отвечать. Лентяя воевода одёрнул бы. Между прочим, поглядела бы я на Некраса, будь здесь воевода.

А он продолжал, усмехаясь:

– Славомир, должно быть?

Я молчала, не ускоряя шагов, хотя побежать так и тянуло. Нет, бежать от него что от пса злого, тотчас укусит. Как обрадовалась бы я теперь Славомиру. Ох и оттрепал бы Некраса, любо подумать…

– А может, я пригожусь? Ты со мной возилась тогда, неужто не полюбился?

…Как же я, дура-девка, едва не сочла его за Того, кого я всегда жду. Как гадала, захочет ли улыбнуться!.. Лесную тропу затуманило перед глазами. Я шла, не оглядываясь.

Я ничего не сказала ему даже тогда, когда кончился лес и стала видна крепость. Нет уж! Я просто не буду знать его. Как воевода. Уж воевода-то не боялся. Ни Оладью, глядящего в спину, ни Морского Хозяина, сердитого за отнятое приношение… ни даже своих запретов, а хуже этих запретов я выдумать ничего не могла.

– Пойти, что ли, с вами в поход? – сказал вдруг Некрас. – Умён у вас воевода. Славно с таким!

Тем же вечером я увидела его подле Голубы, заглянувшей к нам в Нета-дун. Красавица Третьяковна фыркнула, когда он к ней подошёл, – кто, мол, ещё таков? Чуть позже они стояли рядком, Некрас что-то ей говорил и улыбался, Голуба же отворачивалась, но больше для виду и, как мне показалось, всё краем глаза высматривала – видит ли вождь. Решила, наверное, подразнить: не полюбил, может, хоть приревнует…

8

Скоро Голуба и девки наново вздумали затеять танок. Прежде, дома, я часто ходила покрасоваться, бывало – вела. Наш род уважали, да и сама я, дочь старшая, славилась не последней… Ныне – куда податься кметю с косой? К девкам пойти, ревновать вышитые порты? Погонят, станут щипать. Не драться же. А меж своими, дружинными, встать – опять сраму не оберёшься, когда начнут шутки шутить, избирать ласковых любушек… Совсем нейти? Скучно. Да и Велета будет вздыхать, решит – всё из-за неё.

Я устроилась подле мужей, но не совсем с ними, чуть в стороне. И видеть не видела, если косились. Я решила, что нипочём не позволю испортить себе праздника, не замечу смешков и подначек, ведь если не оборачиваться, всегда отстают, не раньше, так позже.

Нарядные славницы ходили туда-сюда в редколесье, друг за другом змеёй под медленную протяжную песню, важные, чинные, лишь щёки жарко горели. Не поднимали опущенных глаз и в стороны не моргали, а слова в таношной песне были чуть-чуть иные, не те, что знали у нас. Старые люди присматривали, согласно кивая, и среди них старейшина с воеводой. Вела же танок, конечно, Голуба, и её голос было слыхать среди всех остальных. Пёстрая змея послушно вилась следом за нею хитрым узором, кругами и петлями меж дерев, и хоть бы раз свернула противосолонь. Я понимала толк и могла оценить искусство Голубы. А плелось это кружево не лагоды ради, не на веселие парням-зубоскалам, покамест державшимся скромно поодаль. Не для них красные девки ходили долгую песню – на погляд троим могучим Сварожичам: Солнцу-Даждьбогу, Огню и самому Перуну, хозяину свирепой грозы. Когда-то в старину, очень давно, когда мать нынешних Богов была моложе, на земле тоже верховодили женщины, почти так, как теперь в весских домах. Вот отчего память рода чаще хранят всё же старухи, вот отчего, если просят мира и урожая, женская пляска куда получше мужской…