Ателье царских прикидов

– Открытой?

– Ну да.

– Невозможно! – замотала головой Света. – Вдруг сюда, в теплоцентр, кто-нибудь придет?

– И что?

– Меня уволят! Со скандалом!

Инна только фыркнула в ответ. Посмотрите на нее, люди добрые! Какие пустяки иной раз волнуют некоторых людей. Но Мариша неожиданно встала на сторону Светы.

– Не нужно, чтобы о нашем открытии знали посторонние раньше времени.

– И что делать?

– Света, тащи фонарик. Я знаю, как поступить!

Света ушла. А Мариша, вытащив из своей сумки пачку фломастеров, принялась что-то сосредоточенно писать на куске картона. Инне она прочитать написанное не давала. И та снова возмущенно фыркнула. Фломастеры, да еще с блестками, она в сумке таскает, а фонарик ленится! И чем люди думают?

– Фломастеры не мои, – объясняла Мариша. – Купила их в подарок троюродной племяннице. Она сейчас гостит у мамы. Ну я тебе говорила.

– Говорила.

– Вот! Готово!

Вернулась Света. С большущим фонарем. Подругам и оставалось только закрыть за ней дверь и припереть ее изнутри стулом.

– Думаешь, это их задержит?

– Один стул вряд ли! А вот в сочетании с моей табличкой задержит.

И подруги водрузили на дверь теплоцентра изготовленную Маришей табличку:

«Не входить! Закрыто на техобслуживание! Ленэнерго».

– Теперь все в порядке, – удовлетворенно произнесла Мариша, повесив табличку и подперев дверь стулом. – Пока будут выяснять, что да как, мы с вами управимся.

– А Ангелина?

– Что ж, ей в этот раз не повезло. Ничего, если нам там понравится, мы и ее возьмем.

И произнеся эти слова, Мариша первой полезла в узкий лаз, открывающийся за приоткрытой дверью. В руках у нее был фонарик. Переглянувшись, Инна и Света последовали за своей решительной подругой.

Глава 17

Говоря про Ангелину, Мариша даже не подозревала, насколько была близка к истине. Ангелина сидела в отделении и кляла на чем свет стоит и свою сыщицкую активность, и свою влюбчивость. Сегодня, как считала Ангелина, был один из самых неудачных дней ее жизни.

Утешало только присутствие Степы рядом с ней. Парень оказался сущим подарком судьбы. Бегал для Ангелины за кофе. И даже купил в милицейском буфете несколько мягких булочек – не голодать же девушке! Допрос Ангелины провел сам следователь Крошев. Но закончив допрос, не торопился отпустить Ангелину.

– Сидите тут! – сердито велел он ей, когда Ангелина вздумала приставать к нему и проситься домой. – Целей будете!

И все! Конечно, Ангелина могла бы взбунтоваться и уйти. Но вдруг это будет воспринято как отказ от сотрудничества со следствием? И Ангелина продолжала маяться на жестком стуле в коридоре. Полина и Степа с Васей находились тут же. Заняться им было нечем, и они развлекались тем, что глазели по сторонам.

Таким образом они увидели, как в отделение сначала приехала молоденькая девочка Натка. Потом шикарная дама – первая жена погибшего Бубенцова. А потом наконец прибыла и Ирина Сидоровна, то ли любовница, то ли деловой партнер покойника.

Так как с Ириной Сидоровной она была немного знакома, то Ангелина уже вскочила на ноги, чтобы выразить той сочувствие. Она даже открыла рот, воскликнув: «Ирина Сидоровна, дорогая, что я вам сейчас скажу!» Но Ангелину вовремя опередил следователь.

Вырос он перед ней словно из-под земли, верней, из-под покрытого потрескавшимся облезлым паркетом пола, отрезав ей путь к Ирине Сидоровне. Вырос и еще метнул на девушку такой разъяренный взгляд, что она даже вскрикнула. И плюхнувшись обратно на стул, принялась ломать голову, пытаясь понять, в чем же провинилась на этот раз?

Бедная Ангелина ведь не знала, что Крошев, следуя своему далеко идущему плану, желал лично сообщить трагическую новость всем знакомым женщинам Бубенцова. Считая себя тонким психологом, он ожидал большой эффектности от своей задумки. И не ошибся. Натка, услышав страшную новость, затряслась и заревела. Бывшая мадам Бубенцова захохотала, словно гиена. А Ирина Сидоровна закачалась и упала в обморок.

Следователь мог быть доволен, но не стал. Ни Натка, ни Виктория Дмитриевна не сказали ему ровным счетом ничего интересного. Оставалась одна Ирина Сидоровна. Но она валялась в глубоком обмороке. Таком глубоком, что привести ее в чувство никак не получалось.

– Нужно вызывать врачей, – озабоченно нахмурившись, произнес Крошев. – Что-то мне не нравится ее цвет лица.

Лицо у Ирины Сидоровны в самом деле стало, словно обезжиренное молоко, бледное до голубизны. Особенно страшно на этом побледневшем лице выделялись синие губы. И стал отчетливо виден возраст Ирины Сидоровны. В нормальном уравновешенном состоянии она казалась женщиной лет сорока пяти с тяжелым и трудным прошлым. Но сейчас все поняли, что Ирине Сидоровне было хорошо за пятьдесят. И годы не прибавили ей ни изысканности, ни привлекательности.