100 великих оригиналов и чудаков

Оскар Уайльд

Оскар Уайльд (1854–1900) умело выворачивал наизнанку привычные мнения, афоризмы.

Обычно привидения пугают людей. А у него в рассказе американские детишки наводят ужас на почтенное привидение Кентервильского замка. Уайльд утверждал: «Путь парадоксов — путь истины». И не скупился на них: «в наш век наиболее нужны ненужные вещи; мне интересно лишь то, что меня не касается; я верю лишь невероятному; если со мной соглашаются, значит, я не прав; ничего не делать — тяжкий труд; лучший способ отделаться от искушения — это поддаться ему; людей я люблю больше, чем принципы, а людей без принципов я люблю больше всего…»

Его «Заветы молодому поколению» показались бы едкой сатирой или стремлением обрести скандальную славу, если б он не следовал им в своей жизни:

«Поменьше естественности — в этом первый наш долг… Порочность — это миф, созданный людьми благонравными, когда им было нужно объяснить, почему же иные из нас бывают так странно привлекательны… Хорошо подобранная бутоньерка — единственная связь между искусством и природой… Воспитанные люди всегда противоречат другим. Мудрые — противоречат сами себе… Наслаждение — это единственное, ради чего нужно жить… Преступление никогда не бывает вульгарным, но вульгарность — всегда преступление… Надо быть всегда чуть-чуть неправдоподобным… Истина перестаёт быть истиной, едва лишь в неё уверует больше, чем один человек… Промышленность — корень уродства… Леность — главное условие совершенства… Полюбить самого себя — вот начало романа, который продлится всю жизнь».

Этот манифест эстетизма и отчасти аморализма вышел в 1894 году. А четырьмя годами раньше Уайльд предварил свой роман «Портрет Дориана Грея» другой декларацией, тоже насыщенной парадоксами:

«Нет книг нравственных или безнравственных. Есть книги хорошо написанные или написанные плохо… Этика искусства — в совершенном применении несовершенных средств… Художник не стремится что-то доказывать. Доказать можно даже неоспоримые истины. Художник не моралист… Не приписывайте художнику нездоровых тенденций: ему дозволено изображать всё… В сущности, Искусство — зеркало, отражающее того, кто в него смотрится, а вовсе не жизнь… Всякое искусство совершенно бесполезно».

Подобные высказывания легко перевести на обыденный язык: Я — эгоист, и этим горжусь. Не учите меня жить. Хочу жить красиво, и никто мне этого не запретит. Кокетство — не порок, а талант, и я им наделён. Мне нравится шокировать публику — для её же удовольствия. Я люблю, чтобы мной любовались…

Обилие парадоксов утомляет. Они превращаются в штамп. Вместо подлинных драгоценностей — яркие блёстки; вместо огня, который светит и греет — фейерверк. Не так ли?

Нет, не так.

Оригинален Уайльд не оригинальничанием. В этом убеждаешься, проникая в суть его произведений, включая и его жизнь.

Возмущался он не столько пороками «высшего общества» (которым и сам был не чужд), сколько смрадной средой лицемерия, скрывающей эту гниль. Он писал наиболее искусственные из всех литературных сочинений — стихи и сказки, — в которых присутствуют вовсе не наигранные чувства и весьма откровенная мораль.

Салонный остроумец Оскар Уайльд восхищался Петром Кропоткиным, который был именно счастливым принцем (князем), отвергшим все соблазны богатства и власти ради борьбы за справедливость и свободу. Не это ли самый ошеломляющий парадокс Уайльда, помогающий понять, что скрывалось под его внешней скорлупой эстета и словесной мишурой шокирующих парадоксов.

В отличие от скрытного Оскара Уайльда, человека трагической судьбы, Бернарда Шоу можно назвать счастливцем.

Бернард Шоу

Джордж Бернард Шоу (1856–1950) родился в родовитой, но небогатой семье. Отец имел отзывчивое сердце и редкое чувство юмора: напасти, которые другого свели бы в могилу, вызывали у него смех. Не обладая деловой хваткой, он ещё и крепко пил. Мать «была привязана к животным и цветам, а не к людям», — говорил Шоу. Её главным увлечением был мир музыки. В трудные годы, давая уроки пения, она содержала семью.

Природа «вечно зелёного острова», музыка и книги были главными воспитателями Шоу. Читать он стал с пяти-шести лет, интересуясь не книжками для детей, а Дефо, Свифтом, Диккенсом.

В 1880-е годы известный английский театральный критик Уильям Арче в читальном зале Британского музея, взглянув на стол одного из посетителей, был поражён: «Капитал» Маркса соседствовал с партитурой оперы Вагнера «Тристан и Изольда». Познакомившись с этим молодым человеком, почти своим ровесником, он в разговоре упомянул об отсутствии хороших современных пьес в Англии. Вдвоём они решили попробовать исправить положение.