52  

Я много размышлял о том, что ты попросила меня сделать. Я думал о тебе все эти дни, мне кажется, мои мысли не были заняты никем и ничем, кроме тебя, и я, естественно, думал о том, что, как ты сказала, я должен сделать, чтобы доказать свою любовь. Лично я считаю, что доказательство — это мое страдание и мои переживания с того дня, как я ушел, а ты забрала у меня ключи от своей квартиры…»

Может, убрать это? А то звучит как упрек как хныканье. На улице зашумел двигатель: приехала мать. Филипп снова прикрыл письмо и пошел к двери. Кристин была одна, без Черил. Мать загорела, ее румяное лицо стало бронзовым, волосы выгорели на солнце. Она выглядела молодо и привлекательно. Филипп раньше не видел ее в этом льняном платье натурального цвета — оно проще и одновременно утонченнее, чем все, что Кристин обычно носит. Из дома выскочил Харди и бросился ей навстречу, тявкая от радости.

С собакой на руках она поднялась на ступеньку и поцеловала Филиппа.

— Ты сказал, чтобы я ехала на такси, — я так и сделала. Меня очень славно довезли, но взяли больше чем пять фунтов. Я таксисту сказала, что, по-моему, несправедливо, что те часики, тот счетчик или как там это называется, работает, даже когда машина стоит в пробке. Он должен выключаться, когда такси не едет, — я так и сказала, а он только усмехнулся.

— А что с Черил?

— Забавно, что ты спрашиваешь. Она ведь была со мной в такси всего десять минут. Мы проезжали по той улице, где много славных магазинов, и она вдруг попросила остановиться и высадить ее. Водитель остановил машину, Черил сказала: «Пока, увидимся» — и ушла. И, должна тебе сказать, я подумала, как это странно, потому что все магазины уже закрыты.

Эджвер-роуд, подумал Филипп.

— Хорошо провели время в Корнуолле?

— Спокойно, — ответила Кристин, — очень спокойно. — Так она всегда говорила, когда ее спрашивали, как прошло Рождество. — Я в основном была одна. — Она не жаловалась, просто рассказывала, как все было. — Черил хотела отдыхать сама по себе. Ну, она молодая девушка, ей не нужна старая перечница, которая ходила бы за ней по пятам. Смотри, как Харди рад меня видеть! Он действительно прекрасно выглядит. Милый, ты хорошо за ним ухаживал, — Кристин посмотрела на излучающего обожание пса, а потом ласково и с легкой тревогой на сына. — О тебе так не скажешь, Фил. Ты будто осунулся.

— Все нормально.

Из-за дезертирства Черил ему пришлось остаться с матерью, вместо того чтобы закончить письмо. Филипп не мог взять и пойти наверх и в первый же вечер оставить Кристин одну. Оглядываясь на те ужасные десять дней, он думал: какая чудовищная расточительность, мы могли бы быть вместе все те ночи, каждую ночь, если бы я не был таким дураком…

В пол-одиннадцатого он вернулся к письму. Кристин решила лечь спать пораньше, потому что, заглянув в ежедневник, обнаружила, что завтра в девять у нее мытье головы, стрижка и сушка. Филипп сидел на кровати, на коленях держа письмо. Под письмом лежала телепрограмма, а под ней — старый школьный атлас.

«Любимая Сента, я так по тебе скучал…»

Он перечитал написанное и остался доволен. В любом случае, он понимал, что лучше написать не мог:

«Не знаю, почему я поднял такой шум, когда ты сказала, что мы должны сделать, чтобы доказать друг другу свою любовь. Ты же знаешь, я готов на все ради тебя. Конечно, я сделаю то, о чем ты просила. Я сделал бы это пятьдесят раз, только для того, чтобы снова тебя увидеть, я сделал бы это. Я люблю тебя. Ты уже должна знать об этом, но я повторю еще. Я хочу, чтобы ты знала, что я докажу тебе. Я люблю тебя.

Со всей любовью навсегда-навсегда, Филипп».

Глава 10

Сента не ответила.

Он знал, что письмо она наверняка получила. Не доверяя почте, по пути на работу Филипп сам отвез конверт на Тарзус-стрит и просунул его в щель для писем. Потом заглянул внутрь и увидел, что письмо лежит на полу — не на половике, потому что половика и не было, а на грязных черно-красных плитках. В доме было довольно тихо, ставни на подвальном окне и еще на двух окнах на верхних этажах закрыты. Телефон на столе скрывали кипы листовок, бесплатные журналы и ненужная почта.

Как только мысль о том, чтобы написать Сенте, посетила его, или, скорее, как только мысль о том, что ей написать, пришла к нему, от былого несчастья не осталось и следа, и душу Филиппа заполнила надежда. Эйфория была совершенно безосновательная. Просто написав и отослав письмо, Сенту нельзя было вернуть. Одной частью своего сознания Филипп это понимал, но в другой, видимо, в основном затрагивающей чувства, были уже решены все проблемы, был положен конец страданиям. На работе Филипп был весел, почти так же, как до того воскресенья, когда он наговорил Сенте гадостей и она его выгнала.

  52  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×