77  

Дон Хайме молчал. Комиссар, довольный собственным красноречием, развалился в кресле, держа в пальцах замусоленную сигару.

– Советую вам от всей души: впредь держитесь от всего этого подальше. В целях безопасности лучше бы вам вообще куда-нибудь уехать на некоторое время. Думаю, после стольких переживаний путешествие пойдет вам на пользу. Имейте в виду: теперь убийцы знают, что документы были у вас, и наверняка им захочется заставить вас умолкнуть навсегда.

– Я подумаю об этом.

Кампильо развел руками, словно объясняя дону Хайме, что дал ему самый разумный совет, какой только можно дать при подобных обстоятельствах.

– Хорошо бы обеспечить вам безопасность, но, к сожалению, такой возможности у меня нет. Дело принимает очень серьезный оборот, сеньор Астарлоа. Войска Серрано и Прима приближаются к Мадриду, идут приготовления к битве, которая может оказаться решающей; возможно, королевская семья больше не вернется в Мадрид и останется в Сан-Себастьяне, чтобы затем укрыться во Франции... Как вы сами понимаете, должность обязывает меня решать и более важные дела.

– Вы хотите сказать, что поймать убийц невозможно?

Комиссар покачал головой.

– Чтобы кого-то поймать, надо сперва узнать, кто он. А у меня нет никаких данных. Полная неразбериха: два трупа, этот изувеченный, потерявший рассудок бедняга, который, скорее всего, не выживет, вот и все. Может быть, нам помогли бы эти таинственные документы, но благодаря вашей... мягко говоря, абсурдной халатности, бумаги бесследно исчезли, и, боюсь, навсегда. Моя последняя ставка – ваш приятель Карселес; если ему удастся выкарабкаться, он, вероятно, расскажет нам, как убийцы узнали, что документы у него, объяснит, что в этих документах, и даже назовет имена... Вы действительно ничего не помните?

Дон Хайме безнадежно покачал головой.

– Я уже сказал вам все, что знаю, – пробормотал он. – Мне удалось прочитать эти бумаги всего один раз; даже не прочитать, а пробежать глазами. Я только смутно помню, что там были названия учреждений, какие-то имена, среди них несколько военных. Ничего, что могло бы вам помочь.

Кампильо посмотрел на него как на какое-то редкое ископаемое.

– Честное слово, дон Астарлоа, вы меня расстраиваете. В стране, где для людей главная забава – критиковать и обхаивать все на свете, а стоит двоим начать спорить, как вокруг немедленно собирается толпа зевак, принимая сторону то одного, то другого, вы смотритесь просто странно. Было бы интересно узнать...

В дверь постучали, и на пороге появился полицейский в штатском. Кампильо повернулся к нему, жестом приказывая войти в кабинет. Полицейский приблизился к столу, нагнулся и прошептал на ухо комиссару несколько слов. Тот нахмурился и мрачно покачал головой. Когда полицейский вышел, Кампильо посмотрел на дона Хайме.

– Мы потеряли последнюю надежду, – произнес он печально. – Ваш друг Карселес скончался.

Хайме Астарлоа уронил руки на колени и на мгновение задержал дыхание. Его серые, окруженные морщинками глаза впились в комиссара.

– Что, простите?

Комиссар взял со стола карандаш и сломал его. Затем показал две половинки дону Хайме, словно видя в этом нечто символическое.

– Карселес только что скончался в больнице. Из него не удалось вытянуть ни слова, разум так и не вернулся к нему: он умер в полном помешательстве. – Рыбьи глаза комиссара с трудом выдержали взгляд дона Хайме. – Итак, сеньор Астарлоа, вы единственное звено этой цепочки.

Кампильо умолк и почесал затылок обломком карандаша.

– Окажись я в вашей шкуре, – добавил он с холодноватой иронией, – я бы не выпускал из рук эту чудесную трость-шпагу ни днем ни ночью.


VIII. С боевым клинком


Во время поединка с боевым оружием привычные правила и законы часто теряют свое значение; в этом случае не следует отвергать никакие действия, необходимые для защиты, если только они не противоречат законам чести.


Дон Хайме вышел из участка около четырех часов пополудни. Жара стояла невыносимая, и он на мгновение помедлил в тени, падавшей от навеса книжной лавки, задумчиво рассматривая экипажи, сновавшие по мадридскому центру. В нескольких шагах от него уличный продавец оршада зазывал покупателей. Дон Хайме подошел к его тележке и попросил налить стаканчик; молочно-белая жидкость освежила горло, и на мгновение он испытал настоящее блаженство. Цыганка, стоя под палящим солнцем, продавала букетики увядших гвоздик; за ее черную юбку крепко держался босой малыш. Неожиданно мальчишка погнался за проезжавшим мимо омнибусом, битком набитым потными пассажирами; кондуктор замахнулся на него хлыстом, и он, громко шмыгая носом, вернулся к матери.

  77  
×
×