Шестерки умирают первыми

Среди ночи Настя Каменская проснулась с мыслью о том, что она должна достать этого проклятого снайпера. Она должна. Должна.

Надеяться на то, что удастся уснуть, было глупо. Она вылезла из-под теплого одеяла, закуталась в длинный махровый халат, натянула на ноги толстые шерстяные гольфы и поплелась на кухню. Через несколько минут закипел чайник, Настя сделала себе огромную чашку кофе, вытянула ноги, положив их на вторую табуретку, закурила и стала разглядывать принесенную с работы фотографию, которую ей в пятницу дал Олег Зубов.

Оперативники в Уральске по просьбе московских коллег побывали дома у Агаевых и пересмотрели все до единой книжки и альбомы для рисования, принадлежащие маленькой дочке Славы Агаева, в поисках странички с отрезанным краем. Им не удалось ничего найти. Более того, полученные образцы документов, выполненные, вне всякого сомнения, самим Агаевым, красноречиво свидетельствовали о том, что почерк, которым были записаны банковские реквизиты, ему не принадлежал. Стало быть, бумажку эту Агаев от кого-то получил. Но где и когда? В Уральске? В Москве? И от кого?

Тревожное чувство не исчезало, напротив, оно становилось все сильнее, а потом внезапно пропало. Вместо этого в Настиной голове почему-то всплыли польские фамилии Томашевский и Кисьлевский.

Бред, подумала она, помотав головой. Кто такие эти Томашевский и Кисьлевский? Борис Викторович Томашевский, русский литературовед, текстолог, занимался Пушкиным. Кшиштоф Кисьлевский – знаменитый кинорежиссер, автор «Короткого фильма об убийстве», который Настя искренне считала шедевром, потому что никому до этого не удавалось с такой прямотой, честностью и болью доказать, что насилие порождает только насилие и ничего другого и единственный путь остановить страшную эскалацию смерти – понять это и воздержаться от мести. Нельзя требовать этого от человека, он слишком слаб для такого мудрого решения, но можно и должно требовать это от государства.

Все это хорошо, но каким образом в ее невыспавшемся мозгу соединились Пушкин и идея возмездия? Пушкин и убийство. Томашевский и Кисьлевский. О господи! Ну конечно же, все это не имеет ни малейшего отношения ни к Пушкину, ни к фильму об убийстве. Томашевский и Кисьлевский – польские музыканты, пианисты, когда-то очень популярные и даже гастролировавшие в Москве. Они исполняли в четыре руки на двух роялях переложения популярных классических произведений, от песен Шуберта до сонат Бетховена. Именно вариации на тему сонаты g-mol в свое время так понравились и запомнились ей, Насте.

От сонаты Бетховена мысль быстро перескочила к французскому триллеру «Соната смерти», над текстом которого Настя изрядно помучилась когда-то, раскрывая на первый взгляд совершенно незатейливое убийство молодой пьющей проститутки. Тут же в памяти всплыл рисунок на обложке книги – кроваво-красные полосы, имитирующие нотный стан, и нарисованный поперек них скрипичный ключ.

Несмотря на обжигающе горячий кофе, желудок вдруг свело в ледяной комок. Десять точек на краю полоски бумаги, вернее, две группы по пять – не кончики ли линеек нотного стана? Тогда понятна и особая бумага, не для машинки и не для принтера, а скорее для альбома или для специальной тетради. Для нотной тетради…

Настя посмотрела на часы – еще нет четырех, терпеть придется как минимум два часа. В шесть можно позвонить генералу. И наплевать на приличия.

2

Утро оказалось гораздо более холодным, чем показалось Насте, когда она выглядывала из окна. Дорожки в Измайловском парке были покрыты легким налетом инея, и проглядывающее сквозь облака солнце, похоже, не собиралось набирать силу и властно напоминать о наступившей весне, такое оно было вялое и безрадостное.

Генерал Заточный шел рядом с Настей, одетый в спортивные брюки и теплую куртку на меху, и она с завистью поглядывала на его сухие жилистые руки без перчаток – по-видимому, Ивану Алексеевичу было ничуть не холодно. Сама же Настя успела промерзнуть до костей уже через десять минут после выхода из метро, потому что оделась явно не по погоде.

– Понимаете, Иван Алексеевич, – говорила она дрожащим от холода голосом, с трудом двигая одеревеневшими губами. – У меня нет другого выхода, кроме как подозревать Русанова. Я знаю, что это не просто глупо, это, наверное, даже непрофессионально, но против логики у меня обычно аргументов не находится.