Светлый лик смерти

– Много проиграла-то? – сочувственно спросила Настя.

– Ага. Праздничный обед на десять человек.

– А если бы выиграла?

– То же самое. Только готовил бы Коротков. А так мне придется.

– И кто входит в десятку счастливчиков?

– Ты с мужем, Коротков с Люсей, Селуянов с Валентиной, Миша Доценко и мы со Стасовым и Лилей.

– Ого! – Настя покачала головой и вытащила из пачки сигарету. – На такую ораву приготовить – не обрадуешься. И как же ты ухитрилась продуться? На чем погорела-то?

– Да на тебе, – Татьяна весело махнула рукой. – Вчера Коля вместе с Юрой Коротковым к нам в гости заезжал, так что я с ним еще вчера познакомилась. Зашел разговор о супружеских изменах, то да се, потом и до тебя дело дошло. Сцепились мы на вопросе о мужской и женской солидарности. Я утверждала, что если у тебя на глазах я начну флиртовать с кем-то, то ты меня поймешь и даже поощришь, несмотря на то, что Стасова ты знаешь намного дольше и лучше, чем меня. Стасов – твой друг, а я – так, жена друга. Согласись, Настюша, мы с тобой хорошие приятельницы, но не близкие подруги. Верно?

– А что утверждали твои оппоненты?

– Юра и Коля подняли меня на смех и сказали, что понятие женской солидарности тебе чуждо и что ты мне глаза выцарапаешь, если я только попытаюсь посмотреть в чью-то сторону. Правда, они не сошлись в вопросе о форме выцарапывания глаз. Коля утверждал, что ты сразу все заметишь, но затаишься и постараешься смоделировать ситуацию таким образом, чтобы я разочаровалась в поклоннике и у меня отшибло бы желание с ним флиртовать. А Юра считал, что это не в твоем стиле. Он сказал, что твое главное оружие – это убойная прямота, против которой нет защиты. Как против лома. Коротков спрогнозировал, что ты скорее всего немедленно попытаешься объясниться со мной и раскроешь перед моим изумленным взором всю глупость и неосмотрительность моего поведения. Так оно и вышло. Я с позором проиграла обед на десять персон. Но зато сделала для тебя полезное дело.

– Какое?

– Выяснила, кто из твоих друзей-коллег знает тебя лучше других. Настя…

– Да?

– Мне надо поговорить с тобой. Только я прошу тебя, не надо меня стесняться. Если ты захочешь мне отказать, сделай это, не раздумывая. Я понимаю, моя просьба будет выглядеть по-дурацки, и твой отказ будет для меня совершенно естественным. Я к нему готова.

– Да в чем дело-то? К чему такие длинные подходы?

– Понимаешь, Стасов настаивает на том, чтобы я переехала в Москву. В общем, он меня почти уломал. Я готова уехать из Питера. Но я должна понимать, что мне делать, переводиться на ту же следственную работу или плюнуть на погоны и уволиться совсем.

– Совсем уволиться? – недоверчиво переспросила Настя. – А не страшно? Ты же без пенсии…

– О том и речь. Стасов считает, что я должна сидеть дома и писать книги. Конечно, это было бы идеальным вариантом, но я все время боюсь, что каждая законченная вещь – последняя, что у меня больше не будет ни сил, ни вдохновения, ни таланта, и я больше ничего нового не смогу написать. Тогда на что я буду жить? Сидеть на шее у Стасова? Меня это категорически не устраивает. Я всю жизнь жила на собственные деньги, мне уже тридцать пять и менять привычки поздновато. Стасов считает, что я могла бы работать вместе с ним или в «Сириусе», в управлении безопасности, или взять лицензию и помогать ему выполнять частные заказы. Но мне хотелось бы проверить, в состоянии ли я вообще заниматься такой работой.

– Таня, ты же следователь с огромным стажем, – удивилась Настя. – Какие еще доказательства тебе нужны? Ты такие дела раскручивала!

– Это не совсем то. Быть следователем, процессуальным лицом, официальным представителем системы правосудия, иметь право задавать вопросы и требовать на них ответы – это далеко не то же самое, что быть детективом, сыщиком. Вы, оперативники, – существа бесправные. Прости, Настюша, если я говорю обидные для тебя вещи, но по сути я права, и ты это знаешь. Вы же ни на что права не имеете. Только просить да уговаривать. Все на доброй воле, по согласию, а если нет – то хитростью, обманом, уловками. Ну, а когда придется, то и силой. Потому вам преступники много такого рассказывают, чего потом перед следователем ни за что не повторят. Уж преступники-то лучше всех знают, что сказать следователю «под протокол» означает дать показания, которые имеют силу, а честно признаться во всем оперу – ничего не означает. Признанием этим потом только подтереться можно. И опер будет до седых волос доказывать, что этот преступник сказал то-то и то-то и признался в совершении убийства, а преступник будет хихикать и говорить, что ничего этого не было, что опер все врет, а если и было, то он, преступник, просто пошутил. Это у него шутка юмора такая. Короче, я к тому веду, что психология деятельности у следователей и оперативников совершенно разная, и профессиональные требования тоже разные. Может быть, я и неплохой следователь, но в качестве детектива никуда не гожусь. А может быть, и гожусь. Вот я и хочу это проверить.