Короли Альбиона

Но как же распорядится золотом крестьянин, если в качестве платы за свой труд или продав произведенный им продукт он получит больше денег, чем ему нужно? Разумеется, он будет их беречь, он спрячет золото под полом своей хижины на черный день, когда случится неурожай или хозяин сгонит его с земли.

А эти пряхи и ткачи и прочие ремесленники и купцы? Я уже наблюдал этот процесс, когда торговал по поручению хозяина, и теперь видел то же самое в Берфорде: разбогатев, эти люди прикупали больше шерсти, еще одну прялку, еще один ткацкий станок. Они не могли в одиночку работать на двух станках сразу, а потому приходилось покупать еще и время работника. Но, точно так же, как им самим их работа приносила больше денег, чем требовалось на повседневные нужды, так и изготовленную наемным работником ткань они продавали дороже, чем стоило все в совокупности: сама шерсть, лишняя прялка, ткацкий станок и жалованье работнику. Иначе не было бы никакого смысла заводить новый станок. Тем самым лишних денег становилось еще больше. Что теперь делать? Разумеется, опять то же самое. И так до тех пор, пока один человек не скупит сотни, тысячи тюков шерсти и время тысячи ткачей… А что потом?

Вероятно, когда-то должен наступить конец. Скоро в стране и во всем мире будет больше шерстяной ткани, чем нужно. У каждого человека появится три одежды — одна на каждый день, одна выходная и одна на всякий случай, и на этом процесс должен остановиться. Но остановится ли он? Разве предприимчивые люди не начнут заранее оглядываться по сторонам, присматривая еще какой-нибудь товар?

Голова у меня начала кружиться, мне сделалось нехорошо, в голове вертелись всевозможные схемы того, как все это должно происходить, я проделывал какие-то вычисления, потом многократно умножал полученные числа, то и дело забывая результат. Вскоре я весь покрылся потом и начал стонать, напуганный открывавшейся предо мной бесконечной перспективой. Питер проснулся и ворчливо осведомился, что меня так растревожило.

Я подробно ответил ему, приведя цифры и факты, и он мне сказал:

— Али, когда ты говорил о трубах, всасывающих в себя питательные вещества и выбрасывающих экскременты, ты заглянул в далекое прошлое, а сейчас, предаваясь фантазиям о человеке, отправляющемся на рынок с двадцатью ярдами льна, ты проник в будущее. А теперь спи.

— Не льна, — возразил я, — а шерсти. С двадцатью ярдами шерстяной ткани.

— Забавно, — отозвался он. — Готов поклясться, ты сказал — «льна».

На следующий день мы направились на северо-запад, на этот раз твердо решив добраться до Мейклсфилда, или, как его еще называют, Манчестера. Мы по-прежнему пробирались окольными тропами, от одной деревушки к другой. Припоминаю, что следующую ночь мы провели в амбаре, в остатках уцелевшего с лета сена. Я так отчетливо помню этот вечер потому, что, когда мы подошли к деревне и приостановились, чтобы оглядеться, наступил миг вечерней тишины. Потом черный дрозд, сидевший высоко в ветвях ивы, раскрыл клюв и запел вечернюю песню, и ее подхватили все пташки. В вечернем тумане их голоса разносились на несколько миль окрест. Это место зовется Эдлз Трэп.

К этому времени кусты, из листьев которых мы делали столь вкусный салат — их часто сажают в этой местности в качестве живой изгороди, — сплошь покрылись цветами, и теперь у нас над головой свисали тысячи маленьких цветков, они росли гроздьями и вместе были похожи на белую струю пены на гребне волны, той зеленой волны, что бьется о побережье Малабара. Конечно, на первый взгляд это сравнение кажется натянутым, но картину дополняли еще более мелкие белые цветки, заполнявшие канавы у изгороди; эти белые звездочки росли концентрическими кругами и внешне напоминали завихрение пены на гребне уже миновавшей волны.

Цветы, расцветшие на кустарнике, имеют необычный запах, немного сладковатый, но скорее животный, чем растительный. Мне не хотелось бы вогнать тебя в краску, Ма-Ло, сообщив, на что был похож этот запах, — скажу лишь, что это самый возбуждающий в мире запах для любого мужчины, да и для многих женщин тоже. Эти цветы распускаются в месяце мае, и этот куст зовут боярышником, или майским кустом: ничего удивительного, ведь Майя одно из местных имен Умы, или Парвати.

Этот запах пробудил во мне, хоть я и тогда был уже довольно стар, ностальгические воспоминания о нашей Уме, и я призадумался, какая же судьба ее постигла.

На следующий день мы миновали один из множества английских городов, носящих название Стратфорд. Питер сказал, что этот городишко знаменит своими перчаточниками и это ремесло принесло жителям кое-какой достаток, не сравнимый, однако, с богатством ткачей и прях, с которыми мы познакомились раньше, в холмистой местности. Мы перешли реку Эйвон рек с этим именем здесь не меньше, чем Стратфордов, полюбовались лебедями, сооружавшими большое гнездо в тростнике у подножия склоненной ивы, немного ниже от нас по течению реки. Потом мы продолжили путь. Мы прошли еще примерно с час по дороге в Ковентри и оказались возле деревушки Сниттерфилд.