Дочь похитительницы снов

Вполне может быть, что все мы обречены непрерывно сражаться, однако некоторым, по прихоти судьбы, удается сохранить в себе особое тепло, которого не выстудит и самая кровопролитная схватка. Моя дочь, несомненно, принадлежала к этим избранным. Рядом с Оуной было спокойно; я чувствовал в ней все свои добродетели (а они у меня, как ни странно, имелись) и льстил себя надеждой, что моих пороков она не унаследовала.

Из глубин сознания, пробужденное потоком мыслей, вдруг возникло побуждение, чисто мелнибонэйское по духу, – забыть обо всех чувствах, чтобы остаться сильным, чтобы привязанность не ослабила нас обоих перед лицом опасности, чтобы тепло души не обернулось могильным хладом. Я отогнал его. Удивительно, как часто в последнее время мне приходится обуздывать себя, как часто моя сила воли подвергается испытаниям на прочность…

– Я думала, ты снова угодил в лапы Гейнору, – в голосе Оуны прозвучало облегчение. – Он ведь был здесь совсем недавно, правда?

Я поведал ей, что случилось с Миггеей, сумрачно упомянул о фокусе Гейнора с мечами и о том, как наш враг сбежал. Обозвал его предателем, переметнувшимся от прежней хозяйки к моему покровителю Ариоху – которого он, вне сомнения, также предаст при первом подходящем случае.

Оуна неожиданно расхохоталась.

– Насколько Гейнор все-таки предсказуем! – воскликнула она. – Сам роет себе могилу, бежит навстречу смерти с распростертыми объятиями. Для него уже нет спасения. Предавать вошло у него в привычку, отец. А скоро он и дня не сможет прожить, не предав, и тогда погибнет окончательно. Ссылаясь на здравый смысл, он предает Порядок во имя Равновесия и предает Равновесие во имя Энтропии. Конечно же, он предаст Ариоха. И сколь горек будет его конец! Но на время он обретет могущество.

– Значит, нам его не одолеть? – я посмотрел на дочь. – Значит, он разорит Мо-Оурию и свой собственный мир?

Оуна взяла моего коня под уздцы. Я спешился и немного неловко обнял девушку.

– Сдается мне, мы еще можем перехитрить Гейнора, – проговорила Оуна, обнимая меня в ответ.

Хмурник ухмыльнулся.

– Твоими устами да мед бы пить, госпожа. Вы, видать, крепко верите в удачу?

– Верю, – согласилась она, – но сейчас, как мне кажется, разумнее будет положиться на силу сновидений. Возвращайтесь в Танелорн, а я навещу плененную богиню. Да, отец, теперь ты можешь вернуться в собственное тело и избавить бедного графа фон Бека от своего присутствия.

С этими словами она двинулась к крепости и скоро исчезла из вида. Между тем над призрачным горизонтом встало багровое солнце. Вдалеке, отчетливо различимые в солнечном свете, виднелись крыши и трубы Танелорна, для которого опасность, похоже, миновала.

Навстречу нам выехала компания, разношерстнее которой я в жизни не видывал. Впереди всех скакал Фроменталь, по-прежнему в форме Иностранного легиона. За ним следовали бравые парни Брагг, Блэйр и Брэй, а рядом с ними, облаченный, разумеется, в кружева, трусил на четырех лапах мэтр Ренар (выглядело это достаточно комично). Мало-помалу он обогнал своих спутников и приветствовал нас первым. Как выяснилось, они вернулись в город, услышали о нашей затее и отправились нам на выручку.

Я вкратце пересказал наши приключения и предложил вернуться в Танелорн, перекусить и отдохнуть, но мое предложение с негодованием отвергли. Мне было сказано, что они проделали долгий путь от камней Морна, чтобы посчитаться с Гейнором. И Гейнор свое получит – нигде не спрячется. Быть может, кстати, Миггея подскажет, где его искать.

Я вздохнул, объяснил, как добраться до костяной крепости, и пожелал удачи. Мне надо было спасти Танелорн, за Гейнором пусть гоняются другие – и я буду только рад, если им действительно повезет и они его отыщут. А самому за ним бегать – у меня достаточно иных забот.

Скоро, очень скоро я вернусь в собственное тело, и наша общая с фон Веком судьба вновь разделится надвое, и каждый из нас будет сражаться с врагом в одиночку, как может и как умеет.

КНИГА ТРЕТЬЯ

Две песни долгих печалью плещут.

Две лжи коротких скрывают их.

Истинно – пой белоснежной птахе.

Ушло навеки мое дитя.

Мертвые в небо глаза глядят.

Ложь – напеваю тебе, дитя.

Заяц скакнул, и закат зачах, Будто растаял в зыбких тенях – Одна в обносках, одна в кружевах.

Бежит вдоль забытой всеми реки – Пеплом повитый, закат зачах, Лапы крепки и кровь горяча, – Скачет, прекрасны его прыжки.