– А ты, Витя, не суетись, – вдруг спокойно перебил его Жерехов. – Ты делай, как они велят.
– Что?!
Гордеев замер как вкопанный и с недоверием уставился на своего заместителя.
– Что ты сказал?
– Я сказал: делай, как они велят. Они хотят, чтобы следствие по убийству Ереминой было приостановлено и преступление осталось нераскрытым? Как говорится, за ради Бога и с нашим удовольствием. Устрой им итальянскую забастовку. А потом сядешь на холме и будешь наблюдать бой тигров в долине.
Глава тринадцатая
Леша Чистяков задумчиво переложил бубновую даму на бубнового валета и, протянув руку, увеличил громкость стоящего на кухонном столе радиоприемника, потому что как раз начали передавать новости. В кухню заглянула Настя и раздраженно сказала:
– Убери звук, пожалуйста.
– Но я хочу послушать новости.
– Сделай потише.
– Потише мне не слышно, сковородки шипят. Между прочим, если ты обратила внимание, я готовлю обед.
Он методично перекладывал карты из одной кучки в другую в соответствии с правилами пасьянса «Могила Наполеона».
– Но ты же знаешь, посторонние звуки мне мешают, я не могу думать, когда рядом кто-то бубнит.
В раздражении Настя даже не замечала, как меняется лицо ее друга, она не почувствовала, что атмосфера в квартире постепенно накаляется и сейчас достигла той критической точки, при которой ее требования и капризы не просто смешны и нелепы, но опасны.
– Ах, вы не можете думать? – язвительно спросил Леша, постепенно повышая голос и собирая разложенную на столе колоду карт. – Вы, сударыня, весьма удобно устроились. Выписали из деревни няньку, он же – кухарка, он же – горничная, он же – сторожевой пес и по совместительству процедурная медсестра. Денег за это вы не платите, рассчитываетесь натурой. Я у вас работаю за стол и койку. Поэтому со мной, как с прислугой, можно сутками не разговаривать, меня можно не замечать, мной можно помыкать, меня можно даже подставить под дуло пистолета в руках у сумасшедшего, который врывается в квартиру посреди ночи. Можно наплевать на мою работу, на мои обязанности перед друзьями и коллегами, запереть здесь, ничего не объясняя, и после этого требовать, чтобы я не включал радио. У моего аспиранта через неделю защита диссертации, а я сижу здесь и стерегу квартиру, вместо того, чтобы отрабатывать профессорскую зарплату и помогать ему готовиться. Я не пошел на свадьбу, на которую был приглашен еще два месяца назад, я не пошел на юбилей к своему научному руководителю и смертельно обидел старика, я не встретился с другим моим аспирантом, который живет на другом конце России и приехал специально ко мне, потому что мы об этом договаривались заранее, а теперь он живет в институтской гостинице, просаживает на московских ценах свою нищенскую инженерную зарплату и терпеливо ждет, когда его величество профессор Чистяков соизволит оторваться от своей любовницы и явится, наконец, на службу. Я причиняю многим людям неудобства и обиды, мне придется потом объясняться с ними и восстанавливать испорченные отношения. И я хотел бы все-таки знать, во имя чего все эти жертвы.
Насте казалось, что она видит, как волны гнева, зарождаясь в голове, под темно-рыжими волнистыми волосами, стекали по плечам и рукам и через длинные гибкие пальцы уходили, как в песок, в нервно тасуемую колоду карт. Она на секунду представила себе, что, не окажись под рукой карт, этот долго копившийся гнев выплеснулся бы из рук прямо на нее. Картинка получилась такая яркая и правдоподобная, что она поежилась.
– Лешенька, я же объясняла тебе… – начала было Настя, но он сердито прервал ее.
– Это тебе только кажется, что ты мне что-то объясняла.
На самом деле твои объяснения сродни командам, которые подаются служебным собакам. И меня, сударыня, это никак не устраивает. Либо ты уважаешь меня настолько, что рассказываешь мне все с самого начала, чтобы я понимал, что, черт возьми, здесь происходит, либо купи себе собаку, а меня отпусти на все четыре стороны.
– Ты обиделся?
Настя присела на корточки возле Леши, оперлась подбородком о его колени, обхватила руками мускулистые икры.
– Обиделся, да? – повторила она. – Прости меня, Лешик. Я очень виновата, я не права, но исправлюсь, прямо сейчас. Только не сердись, я тебя умоляю, у меня никого нет на свете ближе и дороже тебя, и если мы с тобой поссоримся, особенно теперь, когда все так сложно, мне будет очень тяжело. Ну скажи, что ты меня простил.