Украденный сон

Он уже давно заметил, что с Володей Ларцевым что-то не так. Первое время он гнал от себя неприятные мысли, оправдывая явные огрехи в работе своего товарища недавно пережитой трагедией и искренне надеясь на то, что никто, кроме него самого, этих ошибок не замечает. Но после разговора с Каменской, когда она вслух и не стесняясь назвала вещи своими именами, Ольшанскому стало совсем скверно, хотя Анастасия и выразила намерение «спустить все на тормозах». Константин Михайлович был ей за это благодарен. Но молчать и делать вид, что ничего не происходит, становилось с каждым днем все труднее.

Последней каплей, переполнившей чашу терпения, стал звонок полковника Гордеева, который попросил следователя не ходить к прокурору с просьбой о продлении сроков предварительного следствия, а вместо этого, несмотря на наличие перспективных версий и ясно обозначившейся фигуры главного подозреваемого, приостановить производство по делу об обнаружении трупа Виктории Ереминой. Ольшанский знал Гордеева много лет и понимал, что за просьбой Виктора Алексеевича стоят очень и очень серьезные аргументы, которые не следует обсуждать по телефону. В иной ситуации он, может быть, и потребовал бы объяснений и веских доводов… Но не теперь. Потому что боялся, что разговор этот уйдет «вглубь» и обязательно коснется первых дней работы по делу, иными словами – Володькиной халтуры. Нет, к этому Константин Михайлович морально готов не был: ведь для полковника и его подчиненных не секрет их с Ларцевым дружба. Значит, придется либо делать вид, что ничего не заметил, и расписаться в своей профессиональной несостоятельности, либо как-то объяснять свою терпимость к недобросовестности майора Ларцева. Поэтому Ольшанский только вздохнул и сдержанно ответил Гордееву:

– Поверю вам на слово, вы меня никогда не подводили. Постановление вынесу в первый же день после новогодних праздников, третьего января как раз два месяца истекут. Устраивает?

– Спасибо, Константин Михайлович, сделаю все, чтобы вас не подвести.

Положив трубку, следователь с досадой бросил на стол очки и закрыл глаза ладонями. Интересно, поделилась ли Каменская своими наблюдениями с начальством? Хорошо, если нет. А если да? Тогда Гордеев, старый хитрый лис, объехал его, Ольшанского, как в народе говорят, на кривой козе.

Полковник понимает, что из-за Ларцева следователь вряд ли полезет на рожон и рискнет задавать вопросы, и по делу Ереминой можно теперь просить все, что угодно, не боясь получить отказ. Что же все-таки затеял Колобок? Не окажется ли, что, зная слабый характер следователя, он обратился к нему с просьбой, не имеющей ничего общего с интересами правосудия?

Очень они были разные – полковник Гордеев и старший советник юстиции Ольшанский. Гордеев твердо верил в профессионализм и честность следователя. Константин Михайлович, напротив, не верил и не доверял никому, всегда помня о том, что даже самый порядочный человек и грамотный специалист – это все-таки только человек, а не мыслящая машина, неподвластная эмоциям и болезням.

Ольшанский, поколебавшись, снял телефонную трубку, разыскал Ларцева и пригласил его с дочерью к себе домой, как он выразился, «на предновогодние блины».

«Господи, да он совсем седой стал с того времени, как умерла Наташа», – думал Ольшанский, глядя на Володю Ларцева, весело болтавшего с Ниной и дочками. Нина Ольшанская заботливо опекала Ларцева с тех пор, как он овдовел, старалась по возможности забирать Надюшку во время школьных каникул, если уезжала куда-нибудь с девочками, регулярно приглашала на ужины и воскресные обеды, помогала с дефицитными покупками. Порой она даже шутила: «У меня теперь полтора мужа и три дочки».

– Почему полтора, а не два? – спросил Константин Михайлович, услышав это впервые.

– Ну, на полного мужа Володя не тянет: я о нем забочусь, а он обо мне – нет, – шутливо ответила жена.

Теперь, глядя на ничего не подозревающих жену и друга, он мучительно собирался с силами, чтобы произнести первую фразу, как только Нина выйдет из кухни в комнату. Наконец она ушла к телефону, и Константин Михайлович, переведя дыхание, выдавил:

– С тобой все в порядке, Ларцев?

Один бог знает, как надеялся Ольшанский увидеть веселое недоумение на лице друга, услышать его знакомый короткий смешок и шутливый ответ. Но по тому, как мгновенно сузились и заледенели Володины глаза, он сразу понял, что его надеждам сбыться не суждено.