Лес мертвецов

По дороге успели обменяться краткими сведениями друг о друге. Жанна постаралась представить себя в наилучшем свете, безжалостно вымарав из своего «резюме» все мрачные подробности. А именно: ужасную смерть старшей сестры, свой навязчивый страх перед насилием, впавшую в маразм мать, непреходящую депрессию и неспособность удержать мужчину больше чем на пару месяцев… Антуан Феро сделал вид, что поверил в отредактированную версию ее жизнеописания, наверняка заподозрив с ее стороны лукавство. В конце концов, разве он не был профессиональным психиатром, привыкшим читать в душах между строк?

Его собственная история выглядела гладкой и благополучной. Типичный ботаник. Обеспеченное детство в Кламаре. В семнадцать лет окончил школу, в двадцать пять — медицинский институт. Затем аспирантуру, специализация — психиатрия. Некоторое время занимал должность доцента медицинского факультета при психиатрической клинике Святой Анны, там же вел больных. Пять лет назад обратился к частной практике, оставив за собой в клинике одну еженедельную консультацию. Открыл собственный кабинет не ради денег, а потому что мечтал о «личном пространстве». С тех пор наблюдал, посещал и пользовал обычных парижан с их обычными неврозами.

В общем и целом — ничего выдающегося. В тридцать семь лет — ни жены, ни любовницы. Даже бывшей. Во всяком случае, так он утверждал. Его главной, и единственной, страстью была работа. Он жил ради психиатрии, психоанализа и того самого «механизма отцов», о котором рассказывал Жанне в их первую встречу. «За каждым преступником уже стоит преступный отец…» Хоакин в этом смысле являл собой хрестоматийный пример. Но кто играл для него роль Эдипова отца? Уго Гарсия? Лесная стая? Альфонсо Палин? Или его биологический отец — по всей видимости, политзаключенный, казненный в застенках Кампо-Алегре? Одно можно утверждать наверняка: Хоакин несет на себе знак насилия. Он от него родился. И существует ради него.

Жанна слушала рассказ Феро. По мере того как он, волнуясь, добавлял все новые детали, она все яснее сознавала, что он уже не так похож на мужчину ее мечты. Слишком молод. Слишком порывист. Слишком разбрасывается. Но главное: слишком наивен. Он даже не представляет себе, в какую авантюру ввязался. До зубов вооруженный теориями и психиатрическими идеями, он пока так и не сообразил, что отныне действие перенесено в реальную жизнь — с реальным убийцей и реальными жертвами. Это Жанна ступала по знакомой почве. И уже побаивалась, как бы вместо козыря в руках он не оказался ядром у нее на ноге…

Они вышли из аэропорта Эзейза. Стали искать такси. С первых же шагов по земле Жанна испытала шок. Десять утра. Солнце. Потрясающий воздух. А ведь в июне в Аргентине зима… Правда, здешняя зима — это всего лишь поворот солнца другой стороной.

Рядом с ней полицейский что-то сказал на своем певучем мягком наречии. Будто выпустил изо рта пузырь с текстом, какие рисуют в комиксах. В окружении звездочек, блесток и искр. Она на секунду забыла, что ведет расследование, что за каждым открытым фактом стоит привкус смерти, и отдалась чистой радости. В конце концов она на другом краю земли…

Вот и такси. Они поехали по автостраде, и город двигался им навстречу, словно выступал из окружающего леса. Серого и плоского, похожего на море. Мерцающего, переливающегося, вздыхающего. Скопления белых домиков выныривали из зеленого изобилия. Небольшие, с узкими прорезями окон. Город, построенный из сахара-рафинада. Такой же точеный. И такой же хрупкий.

Авенида Девятого июля. Главная магистраль Буэнос-Айреса предлагала взору все богатство столичной архитектуры. Грандиозные постройки, смешение всех стилей, всех эпох, всех материалов. Величественные густолиственные деревья — типуаны, сикоморы, лавры, отбрасывающие на фасады домов легкие кружевные тени. Освещенный зимним солнцем город как будто вибрировал, подчиняясь ритмичному звону невидимых литавр.

Но Жанна видела не только то, что открывалось взору. На каждой улице, за каждым зданием, чуть ли не у каждого подъезда ее подкарауливали воспоминания. Запах жимолости, разносимый теплым весенним ветром. Голубовато-лиловые шапки цветущих жакаранд с листочками нежнее, чем лепестки хлопка. Автомобильный шум на ночной площади Сан-Марин — такой же неотъемлемый ее атрибут, как гигантские лавры.

Она дала шоферу адрес гостиницы, расположенной на северо-востоке города, в квартале Ретиро. Отель «Жустен», улица Арройо. Она его хорошо помнила — даже не столько сам отель, сколько улицу. С двух сторон обсаженная деревьями, она изгибалась и петляла, словно речка, прокладывающая себе путь под ивами, — в городе, расчерченном наподобие шахматной доски, это была редкость.