95  

— Ну как?

— Ничего, — с трудом выдавил я.

Мне показалось, что он усмехается, но это было не так. Плоть его становилась все более прозрачной, так что я мог видеть сквозь его череп.

Пол продолжал вибрировать.

— Кажется, у меня морская болезнь, — проблеял Гроувер.

Я снова заморгал — лифт больше уже не был лифтом. Мы стояли в деревянной барке. Отталкиваясь шестом, Харон направлял ее через темную маслянистую реку, в которой, кружась, плавали кости, мертвые рыбы и другие самые странные вещи: пластмассовые куклы, оторванные части тела, пропитавшиеся водой дипломы с золотыми обрезами.

— Река Стикс, — пробормотала Аннабет. — Она такая…

— …грязная, — подхватил Харон. — Много тысяч лет вы, люди, выкидывали в нее всякий хлам во время переправы — надежды, сны, несбывшиеся желания. Пустейшая затея, скажу я вам.

Туман клубился над замусоренной, провонявшей водой. Над нами, почти теряясь во мраке, нависли сталактиты. Далеко впереди зеленоватым ядовитым светом тускло мерцал берег.

Панический страх сдавил мне горло. Что я здесь делаю? Ведь все люди вокруг меня… мертвы.

Аннабет сжала мою руку. При обычных обстоятельствах это смутило бы меня, но я понимал, что она чувствует. Ей хотелось удостовериться, что на борту есть еще кто-то живой.

Я поймал себя на том, что бормочу молитву, хотя не был вполне уверен, кому именно молюсь. Здесь, глубоко под землей, правил только один бог — тот самый, противостоять которому я пришел.

Вот показалась береговая линия царства мертвых. Шероховатые камни и черный вулканический песок уходили вглубь ярдов на сто, к подножию высокой скальной стены, простиравшейся в обе стороны насколько хватало глаз. Из зеленых сумерек, эхом отразившись от камней, донесся вой крупного животного.

— Старина трехголовый проголодался, — пояснил Харон. В зеленоватом освещении его улыбка походила на ухмылку скелета. — Не повезло вам, боженята.

Днище барки ткнулось в черный песок. Мертвецы стали сходить на берег. Женщина, ведущая за собой маленькую девочку. Старик со старухой, ковыляющие рука об руку. Мальчишка в сером одеянии — почти мой ровесник, — шаркая, проследовавший мимо.

— Хотел бы пожелать тебе удачи, дружок, но здесь это не сработает. Смотри не забудь вставить словечко о моей зарплате, — сказал перевозчик душ.

Пересчитав наши монеты, Харон сложил их в мешочек, затем снова взял свой шест. Переправляя опустевшую черную барку через реку, он заливался трелями, напоминавшими песни Барри Манилова.[18]

Мы последовали за душами умерших по протоптанной тропе.

* * *

Я не знал, что нас ожидает — Жемчужные врата,[19] огромные черные опускные ворота или еще что-нибудь. Однако вход в царство мертвых выглядел как нечто среднее между пунктом охраны аэропорта и обычным турникетом.

Над тремя отдельными входами нависала одна изогнувшаяся дугой надпись: «Отныне вы вступаете в Эреб[20]».

Перед каждым входом стоял металлоискатель с камерами слежения наверху. За ними располагались будки по взиманию пошлины, в которых сидели такие же упыри в черном, как Харон.

Завывания голодного пса звучали теперь гораздо громче, доносясь непонятно откуда. Но трехглавого пса Цербера, которому полагалось охранять врата Аида, нигде не было видно.

Мертвецы выстроились в очереди вдоль трех линий, на двух была надпись: «ДЕЖУРНЫЙ ПЕРСОНАЛ», на третьей — «МЕРТВЫЕ». Очередь мертвых продвигалась довольно быстро. Две остальные еле ползли.

— Что ты об этом думаешь? — спросил я Аннабет.

— Быстрая очередь, должно быть, ведет прямо к Полям асфоделей,[21] — сказала она. — Протестовать никто не будет. Мертвые не захотят рисковать решением суда, которое может обернуться против них.

— А что, для мертвецов тоже есть суд?

— Да. Судей трое. Они занимают судейскую кафедру попеременно. Царь Минос, Томас Джефферсон, Шекспир. Иногда, взглянув на чью-нибудь жизнь, они решают, что этот человек достоин специальной награды — Элизиума.[22] В другой раз они решают, что он должен понести наказание. Но большинство людей просто жили. Ни хорошего, ни плохого о них сказать нельзя. Поэтому их отправляют на Поля асфоделей.

— И что это означает?

— Представь, что ты находишься на пшеничном поле в Канзасе, — сказал Гроувер. — Вечно.

— Сурово, — отозвался я.

  95  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×