Стилист

Соловьев достал из ящика стола ключи и открыл архивный сейф. Тоненькая голубая пластиковая папочка должна быть где-то в нижней части. После переезда он в очередной раз любовно разобрал свои архивы, сделал аккуратные надписи на папках и сложил в наиболее разумном, по его представлениям, порядке: то, что вряд ли когда-нибудь понадобится, – в самый низ, то, что может востребоваться, – повыше. Потом сюда складывались рукописи новых переводов, издательские договоры и масса других бумаг.

Он сразу окинул глазами нижнюю часть архивных папок, но голубой папки не увидел. Наклонился, посмотрел более внимательно. А, вот она. Странно, что она оказалась так высоко, эта папка с самого начала считалась «неперспективной» и была положена в самый низ вместе с овеществленными воспоминаниями о школьном детстве сына. Неужели он, заполняя сейф, предчувствовал появление Анастасии в своей жизни? Да нет, ерунда это, появление ее было абсолютно неожиданным. Тогда что же?

Ответ пришел сам собой и был настолько неприятным и пугающим, что Соловьев даже задохнулся. В его сейфе кто-то хозяйничал. Кто-то открывал его и перебирал папки. Зачем? Простое любопытство? Но кто? И когда? Первая мысль была о предыдущем помощнике. Парень оказался нечист на руку, за это Соловьев и выгнал его. Может быть, перед самым уходом он в отместку решил поживиться чем-нибудь из архива хозяина? Чем же? Что ценного для этого парня могло быть в архивном сейфе Соловьева? Да ничего, это совершенно очевидно. Но точно так же очевидно и другое: кто-то перекладывал папки, в противном случае стихи Насти не могли бы оказаться так высоко.

Соловьев сделал глубокий вдох, восстанавливая ритм дыхания, и начал методично перебирать все папки. Кажется, ничего не пропало, все на месте, но мелькнувшее было подозрение еще больше укрепилось: порядок, в котором оказались сложены бумаги, явно был кем-то нарушен. Во всяком случае, переводы лежали определенно не в том порядке, в каком он их туда складывал.

С трудом борясь с нарастающей тревогой, он снова сложил архив в привычном порядке и запер сейф. Перечитывать Настины стихи и записки ему уже не хотелось. Тут же вспомнились ночные страхи, когда ему мерещились шорохи и звук шагов. Так, может быть, не мерещились? Но что у него можно искать? Чушь какая-то. Бред. Глупость.

Но папки лежат не в том порядке…

Он решительно нажал кнопку, вызывая помощника. Андрей появился через полминуты.

– Слушаю, Владимир Александрович.

– Я подумал, что мне, наверное, тоже имеет смысл застраховать дом, – сказал Соловьев, стараясь не глядеть на помощника слишком уж пристально. – Свяжитесь, пожалуйста, с нашим соседом Женей Якимовым, выясните у него, как он договорился с Анастасией. Может быть, она оставила ему свой служебный телефон. Если оставила, то позвоните ей и скажите, что я прошу прислать представителя. Если же нет, то попросите Женю сказать ей, когда она с ним свяжется, что я тоже хочу заключить договор.

– Хорошо, Владимир Александрович, я все сделаю. Но…

– Что? Вам что-то непонятно? – спросил Соловьев, может быть излишне резко, потому что лицо Андрея неуловимо изменилось и стало вдруг слегка обиженным, словно его незаслуженно упрекают в тупости и непонятливости.

– Мне казалось, раз Анастасия Павловна ваша давняя знакомая, у вас должен быть ее телефон.

– Андрей, я прошу вас сделать так, как я сказал. И не обсуждать этого.

На этот раз реакция помощника была еще более странной. Он испытал видимое облегчение, но Соловьев, занятый своими тревожными мыслями, не обратил на это внимания.

Владимир Александрович подавил в себе первый порыв – позвонить Анастасии домой, благо повод есть вполне деловой, ничего личного. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не поддаться этому порыву. Он ей не нужен. И он не станет навязываться ей.

Через очень короткое время Андрей сообщил, что у Якимовых Настиного служебного телефона нет, но, как только она позвонит им, они ей все передадут. Соловьев постарался успокоиться и взяться за перевод, но не было ни сил, ни желания работать. Уже седьмой час, скоро придет Марина, все равно поработать сегодня толком не удастся. Он решительно выключил компьютер и уселся в своем инвалидном кресле возле окна. Вчера и позавчера шел дождь, а сегодня целый день светило солнце, и буквально за какие-то десять-двенадцать часов стоящий напротив лес покрылся «зеленой дымкой». Приглушенный светло-зеленый фон радовал глаз и успокаивал взвинченные нервы. Минут через пятнадцать Соловьев почувствовал себя намного лучше и уже готов был списать кажущийся беспорядок в архивных бумагах на собственную забывчивость и чрезмерную мнительность.