Севильский слепец

— Знаете, что поразило меня в этом фильме? — спросил Кальдерон. — В самом его начале режиссер сумел показать невероятно глубокую душевную связь между сыном и матерью. А потом мальчик погибает. И… я никогда не переживал ничего подобного: когда он умирает, ты как бы чувствуешь это сердцем матери. Кажется, что никогда не оправишься от такой страшной потери. По-моему, он гений. Перевернуть мир с помощью нескольких кадров.

Фалькон хотел ему ответить. Хотел как-то отозваться, поскольку впервые между ними возникло что-то настоящее. Но то, что переполнило его душу, было слишком значительным, не выразимым словами. На глаза ему навернулись слезы, и он смахнул их рукой. Кальдерон, не подозревавший о происходившей в Фальконе внутренней борьбе, с удивлением покачал головой.

— Мы что-то получили, — сказал Кальдерон, взяв со стола мобильник.

Он открыл и стал читать сообщение, все больше хмурясь.

— Вы говорите по-французски? — спросил он, передавая Фалькону мобильник. — То есть это не сложно… но очень странно.

— «Aujourd'hui, maman est morte. Оu peut-etre hier, je ne sais pas».

Фалькон почувствовал дурноту, чуть ли не позыв к рвоте.

— Вообще-то я понял, что там написано, — заметил Кальдерон, — но что это значит?

— «Сегодня умерла мама. Или, может, вчера», — перевел Фалькон. — И здесь есть приписка: «Не шлите мне больше ничего, мать вашу, я доскажу свою историю».

— Он ловко обернул наш выпад против нас, — сделал вывод Кальдерон. — Но что это значит?

— Он не смог удержаться от такого шага, — объяснил Фалькон. — Ему надо было показать, что он способен нас перещеголять.

— Но каким образом?

— Я думаю, что он, скорее всего, получил образование во Франции, — заключил Фалькон.

— И это какая-то цитата?

— Не знаю. Не уверен. Но если бы мне пришлось угадывать, я бы сказал, что это из «Постороннего» Альбера Камю.

В это вечернее время в суде уже не было ни души, и шаги Фалькона эхом отдавались в пустом теле здания, когда он шел по длинному коридору к лестнице. Спускаться по ступенькам ему пришлось держась за перила. Он даже постоял на лестничной площадке, чтобы унять дрожь в коленях. Фалькон убеждал себя, что это случайное совпадение, что между ним и Серхио нет никакой сверхъестественной телепатической связи. В жизни полно таких странных моментов. Этому даже есть определение: синхронизм. Вероятно, это хорошая штука. Людям нравится, когда события соотносятся во времени. Но только не такие, как их разговор о «посторонних», рассказ Кальдерона о фильме с мучительным названием и полученная ими от Серхио «пощечина» в виде той ужасной строки — строки, которая отрезала его от мира нормальных человеческих отношений, от глубинной связи между сыном и матерью. Эти слова самого одинокого одиночки на планете полоснули по душе Фалькона, как пила.

Когда он подошел к проходной, двигательные рефлексы пришли в норму. По другую сторону турникета он увидел Инес, которая клала на ленту металлоискателя свою сумочку и портфель. Вот ее-то Фалькон хотел видеть меньше всего, и не успел он об этом подумать, как на него снова лавиной обрушилось прошлое — ее красота, секс, его страсть, их разрыв. Она стояла, ожидая, когда ей отдадут ее вещи, и глядя прямо на него чуть ли не с издевкой.

— Привет, Инес, — сказал он.

— Привет, Хавьер.

Ее отвращение было явным. Он приговорен к вечному непрощению. Ему было невдомек почему, так как в себе он не находил и намека на неприязнь. Они совершили ошибку. Это стало очевидно. Они разошлись. Но она не могла его выносить. Охранник передал ей вещи, и Инес одарила его ослепительной улыбкой. Но для Фалькона ее губы снова затвердели в жесткой красной линии. Вот когда ему не помешала бы чуточка вдохновения. Чтобы в мгновение ока разрядить обстановку, как умеют герои в кино. Но вдохновение не снизошло. Сказать было нечего. Их отношения настолько разладились, что исключалась даже возможность дружбы. Инес слишком сильно его презирала.

Она направилась в глубь здания. Узкие плечи, тонкая талия, покачивающиеся бедра, уверенная походка и отсчитывающие метры каблучки.

Охранник закусил губу, глядя на нее, и тут Фалькон понял, почему он так ей противен. Он разрушил совершенную картину ее жизни. Волнующе прекрасная и талантливая студентка юридического факультета, ставшая блестящим молодым прокурором, неизменно вызывавшая восхищение мужчин и женщин, влюбилась в него — Хавьера Фалькона. А он ее отверг. Он не ответил на ее любовь. Он бросил тень на ее совершенство. Именно поэтому ей казалось, что у него нет сердца. Чем же еще можно было объяснить его неподатлиивость?