Севильский слепец

— Мне все-таки не ясно, каким образом это могло спровоцировать его убийство спустя почти десять лет.

— Скорее всего, никаким. Сомневаюсь, что обнаружится какая-нибудь связь. Но вам придется копаться в выгребной яме, старший инспектор. И на поверхность всплывут те еще мерзости.

— А что комиссар Леон?

— Ему не нужны неприятные сюрпризы. Любую «щекотливую» информацию немедленно доводите до моего сведения… и никаких утечек, старший инспектор, иначе всех нас в порошок сотрут.

За что еще подчиненные любили Лобо, так это за его уникальную способность предупреждать их о серьезности ситуации. Фалькон поднялся и направился к двери, зная, что разговор не окончен, что излюбленный прием Лобо — ошарашить сотрудника на выходе. Тогда тот дольше находится под впечатлением.

— Вы, с вашим опытом работы в Барселоне, Сарагосе и Мадриде, наверно, полагали, что в таком городе с провинциальной преступностью, как Севилья, ваше назначение будет воспринято на ура.

— Я ничего не приписываю исключительно своим заслугам, комиссар. Политика играет свою роль в каждом назначении.

— Мне пришлось изрядно повоевать за вас.

— Зачем вы это делали? — удивился Фалькон, ведь он не знал Лобо до своего приезда в Севилью.

— По той весьма старомодной причине, что вы были самым подходящим кандидатом.

— Что ж, тогда спасибо вам за это.

— Комиссар Леон был большим поклонником напористости инспектора Рамиреса.

— Как и я, комиссар.

— Они поддерживают контакт, старший инспектор… неофициально.

— Понимаю.

— Вот и хорошо, — отозвался Лобо, внезапно повеселев. — Я знал, что вы поймете.

7

Четверг, 12 апреля 2001 года,

здание суда, Севилья

— Я считаю, его впустила Элоиса Гомес, — рассуждал Рамирес, пока они ехали по мосту через реку.

— Баэна и Серрано не нашли никаких свидетелей у Эдифисьо-дель-Пресиденте, — ответил Фалькон. — И, по-моему, это больше похоже на правду, чем убийца, карабкающийся по рельсам подъемника и полдня прячущийся в квартире, пусть даже пустой, если не считать короткого визита сеньоры Хименес. Девушка была напугана?

— Не сказала мне ни слова после того, как мы закончили допрос.

— Она нам верит?

— Кто ее знает?

Здание суда находилось рядом с Дворцом правосудия, как раз напротив Садов Мурильо. Уже перевалило за половину шестого, когда Фалькон и Рамирес припарковались позади здания суда. Фалькон, ненавидевший опаздывать, готов был разломать на мелкие кусочки расческу, которой Рамирес раз за разом проходился по своим черным набриолиненным волосам. Убийственный взгляд начальника не возымел никакого действия на инспектора, который считал, что они явились рано и что его прическа имеет явный приоритет — ведь секретарши еще могли оставаться на местах.

Двое мужчин в темных костюмах, белых рубашках и солнцезащитных очках направились к центральному входу уныло серого здания — монохромного олицетворения правосудия в городе буйного цветения. Они пропустили свои портфели через рамку металлоискателя и предъявили удостоверения. В вестибюле было тихо; почти все важные дела делались по утрам. Они поднялись по лестнице в кабинет судебного следователя Кальдерона, находившийся на втором этаже. Внутри здания было сумрачно, если не сказать мрачно. Правосудие штука не шибко веселая, даже когда оно справедливое.

Рамирес спросил о Лобо, и Фалькон рассказал ему, что давление со стороны комиссара Леона уже ощущается, и упомянул о вероятности коррупционной подоплеки. У Рамиреса на лице изобразилась смертельная скука.

Кальдерона в кабинете не оказалось. Рамирес плюхнулся на стул и принялся вертеть золотое кольцо с тремя бриллиантами, которое он носил на среднем пальце. Это кольцо постоянно лезло Фалькону в глаза: слишком уж оно было женское для мускулистых ручищ Рамиреса.

— Нам надо как-то определиться с этим никчемным пидором, то бишь Лусеной, — высказался Рамирес, — а то мы в первом же разговоре с этим новым парнем выставим себя профанами.

Фалькон пробежался взглядом по стеллажам с книгами, закрывавшим все стены. Рамирес потянулся.

— Знаете, я думаю, если ты трахаешься и с женщинами и с мужчинами, то по сути ты педераст, — заявил он.

— Даже если только один раз попробовал? — поинтересовался Фалькон.

— С этим не экспериментируют, старший инспектор. Это сидит в генах. Если вы можете хотя бы подумать об этом… вы — педераст.