Севильский слепец

Хосе Мануэль Хименес впустил его в холл. Он был приземистей, но мощнее Фалькона, голову же держал так, словно приготовился пройти под низкой перекладиной или нес на горбу какой-то груз. Когда он говорил, глаза его бегали под навесом кустистых черных бровей, к которым его жена явно руки не прикладывала. Но вид у него при этом был не вороватый, а какой-то заискивающий. Он взял у Фалькона пальто и повел его по выстланному паркетом коридору, прочь от кухни, откуда неслись голоса домочадцев, в свой кабинет. Он шел, наклонившись вперед, как будто тащил за собой салазки.

Паркетный пол кабинета был закрыт несколькими, находившими один на один, марокканскими коврами, вплоть до орехового письменного стола в английском стиле. Вдоль стен до самого окна тянулись стеллажи с книгами — обязательным атрибутом рабочего места адвоката. Хименес предложил кофе и получил утвердительный ответ. В течение тех нескольких минут, что хозяин отсутствовал, Фалькон изучал семейные фотографии, стоявшие на шкафу со стеклянными дверцами. Он узнал Гумерсинду с двумя маленькими детьми. Ни одного снимка Рауля, ни одного снимка его дочери старше двенадцати лет. Далее была представлена история семьи Хосе Мануэля Хименеса. Завершался ряд двумя выпускными фотографиями мальчика и девочки.

Вернулся Хименес с кофе. Они неуклюже потыркались друг около друга, прежде чем Фалькон сообразил, куда ему усесться, а Хименес прошел за свой письменный стол. Он стиснул ладони; под зеленым твидовым пиджаком обрисовались бицепсы и плечи.

— Среди старых фотографий вашего отца мне попалась одна, на которой запечатлен мой отец, — приступил Фалькон к «рытью по периферии»,

— Мой отец был ресторатором, наверняка у него полно фотографий его клиентов.

Значит, кое-что он об отце все-таки знал.

— Эта находилась не в его галерее знаменитостей…

— А ваш отец знаменитость?

Фалькону совсем не хотелось впускать его в свой мир, но, как показал опыт с Консуэло Хименес, стоило немного пооткровенничать, чтобы услышать в ответ удивительные признания.

— Моим отцом был художник Франсиско Фалькон, но не поэтому…

— Тогда меня не удивляет, что он не висел у отца на стенке, — перебил его Хименес. — У моего отца был кругозор крестьянина, каковым он, собственно, и являлся.

— Я заметил, что он курил «Сельтас», отламывая фильтры.

— Он имел обыкновение курить «Сельтас» cortas — без фильтра, которые все же были лучше, чем сухой навоз, который, по его словам, ему приходилось курить после гражданской войны.

— Где же он крестьянствовал?

— У его родителей был земельный участок неподалеку от Альмерии, который они сами обрабатывали. Их убили во время гражданской войны, и все пропало. После их смерти отец долго бедствовал. Это все, что мне известно. Вероятно, поэтому деньги всегда имели для него большое значение.

— А ваша мать?..

— Сомневаюсь, что она что-то знала. А если и знала, то с нами не делилась. Я, в самом деле, не думаю, что отец что-то рассказывал ей о своей прежней жизни, а ее родителям он тем более не собирался ничего выкладывать до свадьбы.

— Они познакомились в Танжере?

— Да, ее семья переехала туда в начале сороковых годов. Ее отец был адвокатом. Он приехал, как и все остальные, чтобы подзаработать денег, ведь после гражданской войны Испания лежала в руинах. Мать тогда была совсем девочкой, может, лет восьми. Мой отец появился на сцене чуть позже… где-то году в сорок пятом, я полагаю. Он влюбился в нее с первого взгляда.

— Ей ведь было еще совсем мало лет, не так ли? Около тринадцати?

— А отцу двадцать два. Это были странные отношения, отнюдь не радовавшие ее родителей. Они заставили ее дожидаться семнадцатилетия и только тогда разрешили ей выйти замуж.

— Это объяснялось только разницей в возрасте?

— Она была единственным ребенком, — ответил Хименес. — И им, конечно, не хотелось отдавать ее за безродного. Они же видели, что он плебей. Шикарный плебей.

— Он уже разбогател к тому времени?

— Он наварил там кучу денег, и ему доставляло удовольствие их швырять.

— А как он их наварил?

— Возможно, на контрабанде. Во всяком случае, я уверен, что незаконным путем. Потом он занялся валютными спекуляциями. Одно время — смешно сказать — у него был даже собственный банк. Еще он покупал и застраивал земельные участки.

— Откуда вам все это известно? — поинтересовался Фалькон. — Вам ведь не было и десяти лет, когда вы уехали оттуда, и я сомневаюсь, чтобы он вам много рассказывал.