Уйди скорей и не спеши обратно

– Ну, если так… – Последние слова произвели на женщину впечатление.

– Через час жду новый аппарат.

Он повесил трубку, надеясь, что с чипом ему повезет больше, чем Дамасу с блохами.

XXXVII

Данглар позвонил, когда Адамберг заканчивал одеваться, надев футболку и брюки очень похожие на те, что были на нем накануне. Он старался одеваться всегда одинаково, чтобы не терзаться вопросом, что бы сегодня надеть и как подобрать подходящую пару. А вот второй пары ботинок он в шкафу не нашел, там были только грубые горные башмаки, непригодные для улиц Парижа, и он остановился на кожаных сандалиях, которые надел на босую ногу.

– Я в Роморантене, – сказал Данглар, – и страшно хочу спать.

– Вы проспите четыре дня кряду после того, как обшарите город. Мы у роковой черты. Не упустите след Антуана Юрфена.

– С Юрфеном я закончил. Сейчас иду спать, а потом возвращаюсь в Париж.

– Потом, Данглар. Выпейте три чашки кофе и идите по следу.

– Я шел по следу и все завершил. Понадобилось всего лишь расспросить его мать, она-то не собиралась делать из этого тайну. Антуан Юрфен – сын Эллер-Девиля, он на восемь лет младше Дамаса, непризнанный ребенок. Эллер-Девиль его…

– Как они живут, Данглар? Бедно?

– Я бы сказал, очень стесненно. Антуан работает у продавца замков, живет в комнатушке над магазином. Эллер-Девиль его…

– Превосходно. Садитесь в машину, по приезде расскажете подробности. Удалось что-нибудь узнать о заказчике?

– Вчера в полночь нашел в компьютере. Он из Шательро. Производство стали Месле, огромный завод в промышленной зоне, главный поставщик воздушного флота на мировом рынке.

– Богатый улов, Данглар. Месле – владелец?

– Да, Родольф Месле, инженер-физик, профессор университета, директор лаборатории, руководитель предприятия и обладатель девяти патентов на изобретения.

– Один из которых – ультралегкая, почти не ломающаяся сталь?

– Сверхпрочная сталь, – поправил Данглар. – Да, это одно из его изобретений. Он запатентовал его семь лет и семь месяцев назад.

– Это он, Данглар, он заказал избить Дамаса и изнасиловать девушку.

– Понятно, что он. Но он еще и этакий местный царек, неприкосновенная персона французской промышленности.

– Мы его достанем.

– Не думаю, что министерство скажет нам за это спасибо, комиссар. Тут на карту поставлены огромные деньги и репутация страны.

– А мы и не будем никому говорить, тем более Брезийону. Достаточно информации просочиться в прессу, и через два дня эта сволочь уже не отмоется. Это подмочит ему репутацию, а потом окончательно свалит. Вот где вмешается правосудие.

– Прекрасно, – одобрил Данглар. – Я хотел еще сказать про мать Юрфена…

– Позже, Данглар. Сейчас я должен заняться ее сыном.

Ночные дежурные оставили на столе отчет. Антуан Юрфен, двадцати трех лет, родившийся в Ветиньи и проживавший в Роморантене, департамент Луар-э-Шер, упрямо стоял на своем и позвонил адвокату, который посоветовал ему молчать. С тех пор Антуан Юрфен не раскрывал рта.

Адамберг остановился у его камеры. Юноша сидел на кушетке, стиснув челюсти, играя желваками на костлявом лице и хрустя суставами худых пальцев.

– Антуан, – обратился к нему Адамберг, – ты сын Антуана. Отпрыск Эллер-Девиля, лишенный всего. Признания, отца, денег. Вместо них тебе досталось горе, оплеухи, побои. Ты тоже дерешься и рвешь зубами, но уже своего единокровного брата, Дамаса. Того, кто был признан, кому достались деньги. И который получил столько же пощечин, что и ты, если ты об этом не знал. У вас был один отец, вам доставались одни оплеухи.

Юрфен молчал, только кинул на полицейского взгляд, исполненный ненависти и в то же время беззащитный.

– Адвокат велел молчать, и ты повинуешься. Ты дисциплинированный и послушный, Антуан. Странная черта для убийцы. Если я войду к тебе в камеру, не знаю, набросишься ты на меня или свернешься клубочком в углу. А может, и то и другое. Я даже не знаю, отдаешь ли ты себе отчет в том, что творишь. Ты только действуешь, мысли в тебе я не вижу. Дамас же, напротив, полон мысли, но совершенно беспомощен. Вы оба разрушители, ты действуешь руками, а он – головой. Ты меня слушаешь, Антуан?

Молодой человек сидел неподвижно, по его телу пробежала дрожь.

Адамберг отпустил решетку и отошел, ему было почти столь же мучительно видеть это дрожащее искаженное лицо, как и наивную невозмутимость Дамаса. Папаша Эллер-Девиль мог гордиться собой.