Города

Я оскорбляю Мальчишку:

— Ты умеешь говорить по-английски?

Ноль реакции.

— Хреновый способ получить чаевые. Или не получить. Хочешь остаться без чаевых?

Его руки раскрываются, как пружинный замок, голова болтается, словно антенна кабельного телевидения, с губ слетает поток мусора, как в телетрансляции. Я нажал нужную кнопку.

Когда он прекращает ругаться по-албански, или по-монгольски, или на каком бы там ни было языке, я наконец слышу, как он громко протестует:

— Я никак не получать чаевых!

Вот оно как. Чаевых он не получает.

Говнюки, которые здесь управляют, не платят персоналу. Вам приходится платить нянькам, уборщицам, врачам, официантам. Если туалеты станут умнее, мы будем должны платить туалетам. И администрация заботится о том, чтобы мы делали это регулярно. Вот одно из качеств этой свалки, которые я ненавижу больше всего. Они вечно посылают нам бланки, которые нужно заполнять, чтобы поднять дебет банковского счета. Эти хреновы бланки возникают в вашем компьютере, на экране телевизора, на микроволновой печи, на ваших очках. И у них ужасные возбужденные, тонкие голоса: «Не сомневаюсь, что вы хотите выразить свою оценку работы персонала».

Проживание здесь стоит сто тысяч в год, а чаевые они называют добровольными. А это еще сто пятьдесят в неделю. И я обеспечиваю — со своей стороны — их выплату, потому что хочу, чтобы эти субъекты пошевеливались, если я заболею или еще что-нибудь случится.

Я говорю хладнокровно, так как хочу убедиться, что сделал все правильно:

— Никаких чаевых? Я плачу тебе чаевые, братец.

Мне нужно знать, как зовут этого парня. Невозможно разговаривать с человеком сверху вниз, когда не знаешь его имени. Мои очки просматривают фотографии персонала, и наконец я вижу этого. Мой мозг слегка щелкает, как если бы я хотел спросить его имя. Очки подсказывают мне.

Мальчишку зовут Жуан, и он происходит из той части Индонезии, где в ходу португальский язык.

— Жуан, — говорю я. — Я прошу прощения. Прошу прощения. Я плачу. Честно.

Он стоит передо мной и пышет жаром, как раскаленный утюг.

— Жуан! Я плачу чаевые. Или ты их не получаешь?

Мальчишка настолько вне себя, что его провода перекрещиваются. Он хмурится и моргает.

— Позволь тебе показать, — говорю я.

Поймите, я пытаюсь развернуть его к машине, касаюсь его руки, и он отбрасывает мою руку, вот так. На мгновение мне кажется, что он собирается облобызать меня. И потому я продолжаю говорить негромко и мягко:

— Послушай, друг, успокойся на этот счет, ладно? Позволь тебе показать. — Я открываю свои записи. — Видишь? — Я показываю ему весь дебет. Эти чаевые поступают регулярно, как часы. Я указываю ему на эти суммы, там, на экране. Прямо с моего банковского счета.

Мальчишка моргает и трет ладонями лицо. Я начинаю сомневаться, что в его родной стране людей учат читать.

И вдруг он выкрикивает:

— Я их не получать!

Он выбрасывает вверх руки и терзает щеки. Но я вижу. Сейчас он в ярости не на меня.

Мне самому довольно-таки нехорошо, что-то с желудком, как будто цыпленок, которого я ел, заражен сальмонеллой. Я думаю, черт возьми! Перед нами рэкет в отношении чаевых.

Кто-то прибирает к рукам чаевые уборщиков. Возможно, какой-нибудь безрассудный доктор, который не в состоянии оплатить свой новый бассейн или судебную пошлину.

Я мог бы пожаловаться, мог бы обратиться к закону. Но у меня есть причины. Вы понимаете, о чем я?

— Как давно ты не получаешь чаевые? — спрашиваю я Жуана.

Он говорит мне. Не один месяц. Я понимаю, почему он не слишком заботится о том, чтобы убирать мое дерьмо. Я усаживаю его, наливаю ему виски. Это займет какое-то время, а я хочу, чтобы до его подкорки дошло, кто вернет ему его деньги. Я. Здесь. Сам Брюстер.

Я зову свою знакомую. Это набитая дура, самый упрямый старый младенец, которого вне этого места все еще называют Никки. У нее отличная транслирующая система. Мы ведем аудиоразговор о ее новом бунгало, которое скрывает в себе службу перекачки данных. Программа загружается. Выглядит она как счет на оплату телефона. Там содержится запрос на канал ностальгического телевидения. Я загружаю его, сажусь и смотрю программу, напоминающую старую видеоленту «Бритни Спирс».

Это не видео, поверьте. Я не могу делать ничего недозволенного. Артиллерия всегда начеку. Нам говорят, на случай, если мы заболеем, но — ха! — почему они следят за тем, по каким клавишам мы стучим? Если вы захотите забраться в программу, вам это не удастся. Все здесь выглядит одинаково.