Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга II

— Нет.

— А я выпью. — Джузеппе глотнул неразбавленный виски и спросил о самом главном: — Ну, как ТАМ?

— Не спрашивай.

— Я слышал, ты уже заделался императором.

— До фени. Не спрашивай.

— Тогда я уйду, не хочу смотреть.

— Зачем же ты пришел?

— Я потом посмотрю. Не оскверняй дом, командир. Семэн и Мыкола, кажется, тоже узнали макинтош папы Карла— Павла, когда Джузеппе проходил мимо них.

Гайдамака с колдуном поднялись к дому, открыли дверь запасным ключом, Гайдамака вошел в знакомую комнату, колдун остался в дверях.

На стене висел всесокрушающий «Большевик» Бориса Кустодиева. Муссолини стоял у кровати в мундире, в форменном фашистском берете и в толстом расстегнутом цивильном пальто горохового цвета. Постаревшая Кларетта Петаччи лежала одетая, укрывшись одеялом. Муссолини с ужасом посмотрел на страшных людей в американской форме и прошептал:

— Кто вы?!

Нижняя губа Муссолини дрожала. Гайдамака ответил:

— Меня послали освободить тебя. Выражение лица дуче резко изменилось.

— Неужели?! — переспросил он. — Вы из группы Скорценни?!

— Быстро, быстро, поторопись, — сказал Гайдамака. — Нельзя терять ни минуты.

Муссолини забегал, засуетился у кровати:

— Куда направляемся? В Германию? Самолетом?

— В Сомали.

— Ага! Правильно! На севере могут сбить. Но лучше бы в Эритрею.

Муссолини уже приходил в себя и опять становился прежним дуче.

Гайдамака пожал плечами и спросил:

— Ты вооружен?

Можно было понять так, что этот лейтенант собирается вооружить дуче.

— Нет, нет, у меня нет оружия, меня все бросили, меня все бросили… — Муссолини засуетился, стал дрожащими пальцами застегивать пальто, большие пуговицы не пролезали в петли, так и не застегнул, подбежал к двери, оглянулся: — Пошли! Ты мне дашь пистолет. У тебя какой? «Вальтер»? Полцарства за пистолет! Ты кто, лейтенант? Всего лишь? Ты уже генерал!

— А она? — напомнил Гайдамака, уводя разговор от пистолета.

Дуче начисто забыл о любовнице в постели.

— Да, верно! Собирайся, быстро, быстро, быстро! (tempo!) — закричал Муссолини любовнице.

Петаччи заторопилась и стала лихорадочно бросать свои вещи в чемодан. Муссолини уже забыл про пистолет, пошел к выходу, церемонно пожал руку колдуну, вздохнул полной грудью и спросил:

— У тебя выпить есть?

Гайдамака не ответил, по Муссолини тут же забыл и про выпивку.

— Мы полетим самолетом? — спросил ои.

— Хуелетом, — вставил колдун по-русски.

— Что? — не понял Муссолини.

— Да, самолетом. Немецким, — сказал Гайдамака.

— А, — понимающе кивнул дуче.

— Не дратуй його, — сказал Гайдамака колдуну. Мендейла не ответил.

Муссолини сделал жест в сторону Петаччи, желая пропустить ее вперед, но Гайдамака сказал:

— Идите первым, вы лучше замаскированы, а ее могут узнать. И снимите этот берет, он бросается в глаза.

Дуче снял берет и погладил пятерней свою огромную лысую голову.

— А с этим как быть? — усмехнулся он, имея в виду известную всему миру лысину.

— Ладно, наденьте, по надвиньте на глаза.

Дуче натянул берет на уши и поднял воротник пальто. Спустились вниз по каменным ступеням к автомобилю. Дядюшка Джузеппе уже куда-то исчез. Петаччи с чемоданом неуверенно перепрыгивала с камня на камень в черных замшевых туфлях па высоких каблуках. Дуче шел быстро, твердо, уверенно, как человек, который знает, куда идет, и которому некогда. Все в порядке. Сейчас дуче вновь был самим собой, человеком, ниспосланным Италии провидением. Если бы Гайдамака не сказал, что пришел освободить его, Муссолини пришлось бы расстреливать в доме дона Карлеоие, потом тащить эту тушу па себе, а потом мыть дом.

— Я всех бросил! К черту! Я дарю тебе пол-империи! — сказал дуче Гайдамаке. — Да, как насчет пистолета?

— «Вальтер» выдам в самолете.

— Ага, — понятливо кивнул Муссолини.

Сели в автомобиль. На заднем сиденье устроились Муссолини и Петаччи, впереди — Мыкола и Семэн. Гайдамака вскочил па подножку со стороны Петаччи, Меидейла уселся па правое заднее крыло лицом к Муссолини и спиной к дороге. Окошко было открыто. Машина медленно спускалась вниз. Настоящие американцы могли появиться снизу с минуты па минуту. Партизаны спешили сверху, а с неба могли свалиться немецкие парашютисты, как это однажды уже произошло в 43-м году, когда Отто Скорценни сумел-таки освободить дуче. Но Гайдамака уже был спокоен. Никто и ничто не могло помешать ему. До пропускных железных ворот, перегораживающих дорогу, оставалось километра два. Немцы убрали свой патруль еще вчера утром, и сами убрались навсегда. Лейтенант был спокоен. Расстрел Муссолини был святым делом, и Гайдамака должен был расстрелять Муссолини без суда и следствия. Он сделает это. На этот раз ничто не могло помешать ему. Он был спокоен.