105  

ГЛАВА 7

Николай Степанович не слышал. Он уже взобрался па подоконник, встал в полный рост па самом краю в открытом окне и смотрел вверх сквозь свои маленькие реголитные очки, прикрывшись ладонью от солнца, будто выискивал что-то в белесых небесах.

— Вы про птицу, про птицу расскажите, Николай Степанович, — сказал ему майор Нуразбеков.

— Где-то я читал: есть черноперая птица Мовоцидиат, — ответил тот могильным голосом.

— Слышали про птицу. Где же вы про нее читали? — спросил майор.

— У Сигизмунда Кржижановского.

— Хорошо, я запрошу Москву, вам найдут эту книгу.

— У птицы широкие крылья, а ног нет. И как бросило ее в воздух, все летит и летит, а снизиться не может. Опадают крылья. Усталью застлало глаза, но птице — Мовоцидиату — лететь без роздыха. Пока до смерти не долетит.

— Шестой этаж, — с ужасом прошептал Гайдамака.

— Считайте, что седьмой — мы ведь на чердаке, — равнодушно напомнил майор. — Николай Степанович! Подождите, не прыгайте! А теперь про черного монаха, который у Чехова… Про черного монаха расскажите! Специально для командира, он не слышал.

— Это было тысячу лет назад, — с той же мертвой интонацией, что и про птицу Мовоцидиат, начал рассказывать Шкфорцопф, не слезая с подоконника. — Какой-то монах, одетый в черное, шел по пустыне, где-то в Сирии или Аравии, или черт те где… За несколько миль до того места, где он шел, рыбаки видели другого черного монаха, который медленно двигался по поверхности озера. Этот второй монах был мираж… От миража получился другой мираж, потом от другого третий, так что образ черного монаха стал без конца передаваться из одного слоя атмосферы в другой и теперь блуждает по всей Вселенной, все никак не попадая в те условия, при которых он мог бы померкнуть. Быть может, его видят теперь где-нибудь на Луне, на Марсе или па какой-нибудь звезде Южного Креста… Ровно через тысячу лет после того, как монах шел по пустыне, мираж опять попадет в земную атмосферу. Тысяча лет уже на исходе… Черного монаха мы должны ждать не сегодня-завтра…

— У вас отличная память, Чехова шпарите наизусть. Послушайте, Шкфорцопф… Да не торчите в окне! Ну, как хотите, — сказал майор, глядя не на Шкфорцопфа, а в глаза Гайдамаке. — Вы же не Шкфорцопф.

— А кто я? — заинтересовался Шкфорцопф.

— Вы же были расстреляны в ЧК, Гумилев?! — с вопросительным утверждением воскликнул майор Нуразбеков, но воскликнул благожелательно, не угрожая, чтобы не спугнуть. — Не помните? Вспомните: замели вас на базаре с мешком селедки.

— Нет, отпустили.

— Что «нет, отпустили»? Арестовали вас с мешком селедки или нет?

— Да.

— И отпустили?

— Да.

— Вот ваше архивное «Дело». Вот, вот, вот… Фальшивые документы на имя Скворцова и Шкфорцопфа. Вас замели и расстреляли.

— Нет. Да. Замели. Потом отпустили.

— С вами там еще проходило восемьдесят человек по участию в офицерском заговоре.

— Да, были. Всех расстреляли. Меня — нет.

— Почему?

— Я ушел.

— Улетели?

— Да, на Луну.

— Так. С селедкой?

— He помню. Да, с селедкой. Селедку выпустил. В Море Спокойствия.

— Уплыла?

— Поплыла.

— С вами невозможно говорить.

— А кто вы такой? — спросил Шкфорцопф.

— Вечный следователь, — вздохнул Нуразбеков.

— Я от вас и ушел. И сейчас уйду.

— Я знаю. За вас я спокоен. А вот что прикажете делать с Командиром?

— Не мне вас учить, Нураз. У вас много методов. Ну, пока, я пошел.

— Стихи напоследок, Николай Степаныч! Ну! По-гумилевски!

Николай Степанович задумался па секунду и грустно сказал:

— Нет, Нураз, нет. Стихи для меня остались в другой реальности.

Эта секунда отвлекла его от шага вниз. Внизу завизжали автомобильные тормоза.

— Ну вот, колесо оторвалось. И покатилось, — сказал Шкфорцопф, глядя вниз. — Совсем одурели но такой жаре. Колеса теряют.

Нуразбеков поднялся и подошел к окну.

По Карла Маркса катилось колесо — оно с искрами сорвалось с какого-то автомобиля, автомобиль въехал в бордюр, колесо катилось навстречу идущему транспорту, все тормозили, ныряли в стороны от колеса, пихали друг друга в зады, выходили из машин и смотрели па это колесо — колесо подумало-подумало, повернуло вниз па ул. Чичерина и никак не хотело падать, — хозяин колеса гнался за ним — но колесо докатилось вверх чуть ли не до Канатной и, набирая скорость, покатилось вниз — хозяин едва увернулся, — опять выкатилось ина Карла Маркса и покатилось к вокзалу.

  105