Тот, кто знает

Она сделала два шага вперед и оказалась прямо перед Люсей, которая слушала ее завороженно, как кролик, загипнотизированный удавом. Ира, правда, никогда не видела, как это бывает на самом деле и бывает ли вообще, но читала об этом в жутко смешной повести Фазиля Искандера, она так и называлась "Удавы и кролики". Или "Кролики и удавы"…

- Если ты, Люсенька, будешь создавать своим присутствием или поведением своей дочери хотя бы минимальные неудобства Наташе, ее семье или Бэлле Львовне, я немедленно продам свою комнату. Сюда въедет новый жилец, и уж можешь мне поверить, я постараюсь, чтобы это был человек необыкновенных душевных качеств и нравственных достоинств. Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду. Я - не Наташка, я тебя любить не обязана, и считаться с тобой, твоими капризами и твоими выкрутасами я не собираюсь. Пусть твоя обленившаяся и обнаглевшая вконец дочь научится отрывать от дивана свою жирную задницу, мыть за собой посуду, ванную и унитаз. А также и за тобой, если ты слишком тонкая натура для такой грязной работы. И запомни, если хоть еще один раз Вадим сделает Наташе замечание по поводу грязи и беспорядка, которые вы оставляете за собой, я немедленно займусь продажей своей площади. Я не шучу. Ты все поняла? И последнее. Через полчаса мы сядем обедать, вы с Катей будете мило улыбаться и участвовать в общем разговоре. Свое настроение можете заткнуть себе в одно общеизвестное место. Имейте в виду, я вам не деликатная и всех прощающая Наталья Воронова, я - дворовая девчонка Ирка Маликова, нахалка и бесстрашная авантюристка. Со мной тягаться у вас кишка тонка.

Она демонстративно хлопнула дверью, вышла из комнаты и вернулась на кухню.

- Где будем накрывать? - весело спросила она. - Давайте, я помогу. Что нести и куда?

Наташа ничего не спросила, только глянула не столько вопросительно, сколько затравленно. И в этом взгляде было все: и страх перед недовольством Вадима, который теперь устраивал чуть ли не скандалы, обнаруживая грязь, а ее становилось все больше и больше, ведь в квартире две старухи, три подростка и Люся, считающая ниже своего достоинства заниматься бытом, и за всеми ними нужно мыть, убирать и подбирать; и страх перед недовольством сестры, такой несчастной, с несложившейся судьбой, которая рассчитывала найти душевное тепло и покой в доме своего детства и юности; и страх перед переживаниями матери, которая все понимает, но в силу возраста, немощности и болезней уже ничего не может изменить; и страх перед самой собой, боязнь, что в один прекрасный момент нервы сдадут, выдержка подведет, воля ослабнет, и тогда… Даже страшно подумать, что тогда случится.

За обедом Люся сидела напряженная, а Катя - надутая. Слава богу, кажется, у старшей сестрицы ума хватает не выпендриваться и не нарываться на еще больший скандал. Зато дщерь у нее та еще! Скоро год, как эта парочка поселилась в квартире, и за это время бедная Наташка натерпелась от их присутствия выше крыши. Еще бы, девчонка выросла в семье с непризнанным художественным гением-папочкой (хоть и нехорошо так отзываться о покойном, но ведь правда же!) и столь же мало признанным литературным гением-мамочкой. Эти два гения, разумеется, считали ниже своего достоинства опускаться до бытовых подробностей жизни, для чего и вывезли себе в помощь из Москвы Галину Васильевну, которая взяла на себя все заботы по дому, освободив от них и дочь с зятем, и внучку. И вот мы имеем упоительный результат: вышедшая на пенсию Люся с удесятеренной силой продолжает кропать свои слезливо-сопливые романы, которые никто не хочет ни печатать, ни читать, а паршивка Катька, не привыкшая даже чашку за собой помыть, считает себя первой красавицей и умницей Вселенной и ведет себя соответственно. Что говорить, она действительно очень хорошенькая и имеет реальную перспективу стать настоящей красавицей, в мать пошла, с такой же стройной фигуркой и тонкими чертами лица. И учится хорошо, мозгами в этом смысле бог не обидел. Но ведь ум человеческий не только в том состоит, чтобы хорошо считать и грамотно писать. Во всех других смыслах ума у нее меньше, чем у червяка, зато надменности и заносчивости на пятерых хватило бы. В каком-то смысле Ире даже ее жалко, внушили девочке с детства, что она - необыкновенная и ждет ее прекрасная и необычная судьба, вот она и поверила, лежит на диване и ждет, когда же эта прекрасная судьба постучится к ней в дверь, в комнату в коммуналке. О том, чтобы помочь Наташе по хозяйству, и речь не идет. Не приучена. Да и не барское это дело - посуду мыть на коммунальной кухне или драить раковину в общей ванной. Ничего, время придет - жизнь ее обравняет.