Немой свидетель

Зенф заметил его на пляже и спокойно ждал, пока Тойер его догонит.

— Фредерсен прыгает в море возле турбазы при любой погоде в три часа дня. Вот я и хочу взглянуть.

— Откуда ты знаешь? — удивился Тойер, пытаясь казаться равнодушным.

— Говорят. — Зенф зашагал дальше.

— Стой!

Зенф насмешливо обернулся через плечо:

— Я арестован?

— Что-то вроде того… — ответил Тойер, но поскольку Зенф спокойно пошел дальше, Тойеру ничего не оставалось, как идти за ним. Молча. И это усиливало у него ощущение нереальности происходящего.

Затем Зенф остановился, вероятно, у цели. Если это была его цель. Гаупткомиссар почуял след: Фредерсен. Что такое нарыл толстяк?

Вот и он. В самом деле, Фредерсен. Он поглядел в их сторону. Узнал? Кажется, да. Тем не менее учитель стянул с себя пуловер, обувь и штаны — неторопливо, чуть ли не задумчиво. Из здания турбазы выбежали мальчишки.

— Друг детей, верно? — с сарказмом сказал Зенф.

Тойеру тоже не понравилась близость педагога к малолеткам. Один из них крикнул, нацелив цифровую камеру:

— Фреди, скажи твой электронный адрес. Я пришлю тебе твой прыжок!

Учитель написал что-то левой рукой в записной книжке.

— Популярен у подростков, — продолжал Зенф. — Неженатый. Его соседка рассказала мне, что раньше он любил устраивать вечеринки с молодыми людьми. Но потом прекратил, когда пошли разговоры.

— Ты в самом деле расследуешь тот случай? И люди соглашаются говорить с тобой? Почему, хотел бы я знать?

— Я предъявляю свой жетон.

Тойер взглянул на Зенфа так, словно знакомился с ним во второй раз. Лицо толстяка, обычно лукавое и цветущее, выглядело теперь усталым и — решительным.

— Он вызывает интерес у приезжих, — заметил Тойер.

— Это одна из целей его прыжков.

— А нас ты заманил сюда нарочно. — Тойер разозлился.

— Эй, он в самом деле прыгает! — воскликнул кто-то из мальчишек. Фредерсен спланировал в воду.

— Хорошо, — сказал Зенф. — Он нас видел, этот крутой пловец. Хорошо, что вы присутствовали при этом. Я пошел.

Тойер грубо схватил его за руку и повернул к себе:

— Что это значит, черт побери? Я не люблю быть марионеткой в чужих руках! Зачем мы здесь? Ты считаешь его…

Зенф вырвался с каким-то почти женским жеманством, и это странно не гармонировало с его только что проявленной решительностью.

— Сейчас я иду к матери Анатолия. Вы присоединитесь?

— Ты туда не пойдешь.

— Пойду.

— Нет, потому что… — Тойер в отчаянии поднял обе руки. — Потому что я пойду туда сегодня вечером. Поэтому ты этого не сделаешь. Два полицейских в один день — лишняя боль для бедной женщины.

— Ладно, — согласился Зенф, переходя на полусонный тон, все больше зливший Тойера. — Тогда, значит, вы.

— Зенф, вот еще что. — Тойер понизил голос, так как Фредерсен вышел из воды. — Мы встречаемся у Ильдирим, после того как я зайду к фрау Шмидт. Хочу обсудить это дело. Могу лишь посоветовать тебе прийти, и передай это ребятам. В полдесятого, ясно?

Зенф кивнул.

Быстро шагая назад, Тойер набирал номер Ильдирим.

— Ну, Тойер?

— Слушай, я… Да! Как дела у Бабетты?

— У нее в самом деле воспаление легких. Нам пришлось побывать в больнице, сделать рентген. Теперь она получит ударную дозу антибиотиков, это новый препарат, его принимают только один раз, и завтра должно наступить улучшение…

— Да-да, замечательно, — перебил ее Тойер. — Я иду в полицию. Это связано с Фредерсеном и Зенфом…

— Что? Кто такой Фредерсен?

— Ах, потом, пока. Нет! Постой!.. Надеюсь, ты не будешь возражать, я пригласил ребят к тебе на половину десятого, и тогда Зенф объяснит, что все это значит… Для тебя это не…

— Нет. — Ее голос мог бы заморозить крупную свеклу. — Я категорически против.

Он отключил свой мобильный.

Центральное отделение полиции он нашел вблизи улицы с фривольным названием Репербан — как тут не вспомнить гамбургский Репербан, получивший прозвище «греховная миля»? После некоторых хождений он смог, наконец, поговорить с гаупткомиссаром Бонгартцем — светловолосым, голубоглазым, широкоплечим; Тойер чуть не козырнул ему в качестве приветствия.

— Присаживайтесь. — Бонгартц небрежно показал на стул.

Тойер начал довольно сбивчиво, глуповато извинился за это, сославшись на влияние местного сырого климата — на что Бонгартц кивнул, подняв брови, — но взял себя в руки и изложил проблему, по его мнению, более-менее сносно.