Гибель веры

– Извините?…

– Это очень трудно – добыть информацию такого рода.

– Но если его арестовывали?

– Подобные вещи каким-то образом исчезают, синьор.

– Какие «подобные»? – Брунетти заинтересовал ее вкрадчивый тон.

– Вроде арестов священников. Или если что-то попадает на глаза публике. Вспомните только ту дублинскую сауну – с какой скоростью она пропала из газет?

Брунетти вспомнил историю, появившуюся в прошлом году, и то лишь в газетах «Манифесто» и «Унита», про ирландского священника: умер от сердечного приступа в гей-сауне в Дублине, а соборовали его два других священника, оказавшихся там же в то же время. История эта – она вызывала у Паолы эдакий вой удовольствия – исчезла через день, и это из наилевейшей прессы.

– Но полицейские файлы – это другое дело! – заявил он.

Она подняла глаза и наградила его улыбкой сочувствия, очень похожей на ту, что использовала как аргумент Паола.

– Я найду фамилию и посмотрю, синьор. – И обратилась к новой странице. – Еще что-нибудь?

– Нет, пожалуй, ничего.

Брунетти покинул ее кабинет и не торопясь вернулся в свой.

За два года, что синьорина Элеттра проработала в квестуре, Брунетти успел ознакомиться с такой ее чертой, как ироничность, но иной раз она выдавала такое, что он пребывал в совершенной озадаченности. Однако был при этом слишком обескуражен, чтобы просить о пояснении, – вот как только что, в разговоре о священниках. Он никогда не обсуждал с синьориной Элеттрой религию или церковь, но, если подумать, ее мнение, он уверен, почти совпадает с мнением Паолы.

Вернувшись к себе в кабинет, он выкинул из головы мысли о синьорине Элеттре и святой матери церкви и потянулся к телефону. Набрал номер Леле Бортолуцци; художник ответил после второго гудка, и Брунетти сказал ему, что опять звонит по поводу доктора Мессини.

– Как ты узнал, что я вернулся, Гвидо?

– Откуда?

– Из Англии. У меня была выставка в Лондоне, приехал только вчера днем. Собирался тебе сегодня звонить.

– Насчет чего? – Брунетти, слишком заинтересованный, не стал размениваться на вежливые вопросы о выставке Леле и о ее успехе.

– Кажется, Фабио Мессини – любитель дам.

– В отличие от тех из нас, кто таковыми не являются, да, Леле?

Художник, чья далеко в этом смысле не безупречная со времен его юности репутация была хорошо известна в городе, – засмеялся в ответ.

– Нет, я имею в виду – любит компанию молодых женщин и готов за это платить. И похоже, у него их две.

– Две?

– Две. Одна – здесь, в городе, в квартире, за которую он платит, четырехкомнатная, около Сан-Марко; другая – на Лидо. Обе не работают, но обе очень хорошо одеваются.

– Он единственный?

– Единственный, который… что?…

– Их посещает. – Комиссар употребил эвфемизм.

– Гм, не догадался об этом спросить. – В голосе Леле прозвучало сожаление об упущенном. – Говорят, обе очень красивые.

– Да ну? И кто это говорит?

– Друзья, – неопределенно отвечал Леле.

– И что еще они говорят?

– Что он посещает каждую два-три раза в неделю.

– Сколько ему лет, ты сказал?

– Я не говорил, но он моего возраста.

– Ну и ну. – Брунетти произнес это без всякого выражения, потом замолчал.

– А эти твои друзья случайно ничего не говорили о доме престарелых?

– Домах, – поправил его Леле.

– И много их?

– Похоже, сейчас пять: один – здесь и четыре – на континенте.

После долгой паузы Леле наконец не выдержал:

– Гвидо, ты еще здесь?

– Да-да, Леле. – Комиссар еще чуточку подумал. – Твои друзья еще что-нибудь знают о домах престарелых?

– Нет, только, что в них во всех работает один и тот же религиозный орден.

– Сестры Святого Креста? – назвал он орден, который управлял домом престарелых, где находилась его мать, и в котором больше не состояла Мария Теста.

– Да, во всех пяти.

– Как же он ими владеет?

– Я этого не говорил. Не знаю, владеет ли ими орден на самом деле или только управляет. Но правит всеми.

– Понятно. – Брунетти уже планировал в уме, что предпринять дальше. – Спасибо, Леле. Они больше ничего не говорили?

– Нет, – сухо откликнулся Леле. – Могу ли я как-то иначе быть полезен, комиссар?

– Леле, я не хотел быть грубым. Извини, ты меня знаешь.

Леле знал Брунетти с рождения, – понял, конечно.

– Забудь, Гвидо. Заходи как-нибудь, ладно?