10  

Vale et mihi favere! [Будь здоров и благосклонен ко мне, читатель! (лат.)]

ГЛАВА 9

НЕ СЕРДИСЬ НА СУДЬБУ,

не ведает бо, что творит. Представь судьбу огромной обезьяной, которой дана полная воля. Кто посадит ее на цепь? Не ты, не я, никто. Делать нечего, так и говорить нечего.

А. Пушкин — П. Вяземскому

Едва проводник ушел, как передо мной через дорогу проскакала большая рыжая обезьяна с длинным хвостом. Перед тем, как скрыться в зарослях, обернулась, внимательно посмотрела на меня и погрозила пальцем.

Г. Грин.

Из офирских впечатлений Грязного и оборванного Сашка Гайдамаку Гамилькар увидел ранним утром на Графской пристани. Хлопчик сидел прямо на мостовой, вспоминал свой итальянский «Кольнаго», реквизованный батькой Махно, играл на отцовском аккордеоне и в полной безнадеге пел на мотив «Яблочка» частушки собственного сочинения. Впрочем, хлопчик ничего не сочинял, он пел то, что видел, а в своей восьмилетней жизни, где год засчитывался за три, Сашко многое успел повидать. Однажды под его аккордеон на станции Блюменталь, что рядом с Екатеринославом, махновцы заживо сожгли в паровозной топке здоровенного попа в сутане, а Сашку за музыку отвалили щедрый гонорар — соломенный брыль картошки и полный стакан самогона.

Но здесь, в Севастополе, никто не собирался платить за музыку, хотя вчера на закате солнца сам Верховный Главнокомандующий, худой и долговязый, как коломенская верста, в черной верблюжьей бурке, с тонкими усиками, похожий на чеченского вождя Джохара Дудаева, прошел мимо Сашка, оглянулся сверху вниз, отбросил па хлопчика косую длинную тень и, помахивая нагайкой, пробормотал:

— Qu'est-ce qu'il chante?[25]

«Этот может заплатить», — подумал Сашко и запел:

  • Эх, яблочко,
  • Да ты моченое!
  • Едет батька Махно —
  • Знамя черное.

Врангель щелкнул золотым портсигаром, закурил, постоял, послушал и увидел в этом хлопчике не просто хлопчика, а некий символ.

— А ну заграй «Интернационал», — провокационно заказал Врангель.

Сашко заграв. Врангель послушал.

— Voila, Boulate Chalvovitch, c'est votre romantisme fangeux de la guerre civile![26] — сказал черный барон, показывая на хлопчика рукояткой нагайки кому-то из людей своей многочисленной свиты в бурках, папахах, фуражках и офицерских шинелях. Потом Врангель сел на заднее сиденье черного лакированного «Russo-Balt'a»[27] и, устраивая свои непомерно длинные ноги под подбородком, передразнил этого Boulat'a Chalvovitch'a[28] тоже на французском, но с кавказским акцентом: «Les commisaires en casques poudre Se pencheront vers moi sans mot».[29]

— Va-t-en, bastarde![30] К Николай Николаичу захотел?! — вызверился на хлопчика какой-то неведомый Булат Шалвович, тощий человек с изможденным лицом и в косматой овечьей папахе, похожий на басурмана из Дикой дивизии.

— Ne le touchez pas, laissez-le…[31] — защитил хлопчика черный барон, приоткрыв дверцу автомобиля. — Современный фольклор надо собирать и хранить, mon cher Boulate Chalvovitch.[32] He пугайте его Николай Николаичем. Этот Гаврош знает что-то такое, чего мы не знаем. Подайте ему что-нибудь, пусть еще споет, я хочу послушать.

Булат Шалвович поискал в карманах и кинул хлопчику маленькое зеленое яблочко. Сашко запел:

  • Легендарный Севастополь,
  • Неприступный для врагов…

— Ага, неприступный, — пробормотал Врангель. — В каждую кампанию аккурат сдаем врагу.

Сашку было все до фени. Он надкусил кислое яблочко, скривился и спел специально для Врангеля:

  • Эх, яблочко,
  • Да недоспелое!
  • Едет черный барон —
  • Zchopa белая.

Врангель, что называется, аршин проглотил. Он негромко и площадно выругался, подтянул колени под подбородок, хлопнул дверцей и уехал.

  • В душе моей зима царила,
  • Уснули светлые мечты…
  • (Романс барона Врангеля)

ГЛАВА 10

TOUR DE TCHERNOUBYL

Я начинал много рассказов о велогонках, но так и не написал ни одного, который смог бы сравниться с самими гонками.

Э. Хемингуэй

В Западном Берлине пьяный Гайдамака никому не понадобился, он лыка не вязал и даже не смог запросить политического убежища; его выдали Хониекеру, тот пообещал его расстрелять, но пожалел и даже лечил от запоя. А той чернобыльской весной надо было показать всему миру, что с пылью в Киеве все в порядке, и потому решили провести индивидуальную гонку «Tour de Tchernoubyl».[33] Спортивные начальники послали туда уже вылеченного от запоев Гайдамаку, а за победу обещались наградить достойно, хотя в победную психологию вечной подсадной утки не верили.

  10  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×