28  

Впрочем, догадывалась. Как это делается, графиня тоже не знала, но понимала, чувствовала. Наверно, сейчас ей предстоит раздеться прямо при шкипере и совсем голой залезть к нему на колени под портреты убиенных императрицы и Столыпина. «Зачем ей этот позор? — спрашивала себя графиня и отвечала: — Затем, что от этого эфиопа ей нужно добиться всего лишь одного — обещания забрать ее на свой французский корабль и доставить во Францию». Больше графиня от него ничего не хотела, она хорошо понимала, что между обещанием и исполнением ей предстояло крепко потрудиться.

Для того чтобы оказаться во Франции, ей сейчас нужно было раздеться и залезть на колени к негру. Это ужасало графиню.

«Может быть, как-то обойдется», — с тоской подумала графиня.

— A quoi pensel-vous?[61] — спросил африканец с дивана.

— Так, — невпопад по-русски ответила графиня.

— Je vois-que je vous fais peur,[62] — сказал африканец.

Графиня не расслышала, что он сказал, и перепугалась до смерти. "Не обойдется, — поняла она. — Le vin est tire, il faut le boire[63]".

— Dites moi, pourquoi cette vilaine guerre?[64] — спросил oн.

Наверно, прежде чем приступить к делу, шкиперу требовалось поговорить. О чем говорить с русской графиней? О погоде? Об Африке? О русской гражданской войне? Он и сам был неожиданно смущен и возбужден графининым смущением, но как описать графшшно томительное ожидание настоящего грехопадения? Она всю жизнь ждала этой минуты, ей было уже за тридцать. Пушкин описал бы ее состояние так: «Состояние графини было ужасно. Роковая минута приближалась. Графиня Л. К., уже не в первом цвете лет, славилась еще своею русскою красотою…»

— Ne me tourmentes pas, j'ai peur![65] — вдруг заплакала графиня.

— Je ne serai pas violent, ne craignez rien, c'est agreables[66] с дивана задул свечу и, чтобы успокоить графиню, стал в темноте рассказывать ей офирскую легенду о том, как однажды арабские купцы плыли из Омана в Канбалу, но сильный ветер и блуждающие течения забросили их судно к легендарной земле Офир, где в допотопные времена произрастал райский сад, где потом добывали золото для царя Соломона и где сейчас, по слухам, жили каннибалы и водились сказочные купидоны.

Графиня начала раздеваться. А что ей было делать?

— Воинственные туземцы окружили их на лодках, заставили сойти на землю и повели к своему царю, — рассказывал невидимый в темноте негр.

Графиня дрожала, раздевалась и слушала.

— Уверенные в своей погибели, арабские купцы стали читать предсмертные молитвы…

ГЛАВА 4

ЧЕРНЫЕ ЛЮДИ

В какой стране или на какой планете носится теперь эта оптическая несообразность?

А. Чехов. Черный монах

Но, несмотря на апорию Зенона и на железное правило «последняя плюс одна», последней бутылки все-таки не хватило. Глухой вечер уже превращался в ночь, когда опять надо было идти за последней.

— Какой же русский не купит ночью бутылку водки? — уверенно сказал отец Павло.

— Я ук-краинец, — икнул Гайдамака.

— Люблю украинцев. Наши люди. Я знаю, где купить водку, — сказал Шепилов, надевая фуражку. — За мной!

Теперь они уже примкнули к Шепилову и ушли в ночь.

Дверь захлопнули, ключ забыли. Заблудились, долго бродили пьяненькие по Гуляй-граду.

— Посоветуйте, батюшка, — говорил Шепилов. — Меня переводят на партийную работу.

— Ну? — спрашивал поп.

— Первым.

— Что?

— Секретарем.

— Чего?

— Гуляйградского… райкома… партии.

— Ого! Так ты же дурак, от, — удивился поп.

— Зато молодой дурак, — не обиделся Шепилов. — Молодым везде у нас. Омоложение.

— Примкнуть тебя хотят. От.

— Так что же делать?

— Примыкай.

— Да? — с надеждой переспросил Шенилов.

Наконец нашли искомый овощной магазин, купили у сторожа Моргалыча последнюю бутылку за 25 рублей, по тут же вспомнили правило «плюс одна», вернулись и купили вторую, уже за 50, совсем уже последнюю, чтоб уж точно все было для того, чтобы утром опохмелиться.

Вернулись. Под домом поспорили на 100 шепиловских рублей: поп утверждал, что в один глоток выпьет бутылку, водки, вознесется на шестой этаж, войдет в открытое окно и откроет закрытую дверь. Шепилов вынул нежную светлокофейную банкноту с отцом-основателем в овале. Гайдамака сорвал с первой последней бутылки латунную бескозырку.


  28  
×
×