Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга I

Однажды весной заглянул Скворцов на огонек в дорожный отдел и сказал:

— Здравствуйте, командир…

— Ну, здравствуй, Скворцов, — ответил Гайдамака, откладывая «Перо и шпагу».

Замолчали. Скворцов умел замолкать. Пришел и молчит.

— С чем пожаловал?

— Командир… одолжите мне. Пожалуйста…

— Денег? Не могу. Сам сижу на колу.

— Нет, не денег… Деньги у меня есть. Угля… Тонны три. Сколько можете…

— Подайте, Христа ради, кто сколько может! — жалисно передразнил Гайдамака. — Зачем тебе уголь, Скворцов? Очки протри — весна на дворе.

— Да холодно тут… у вас. А я вам чего-нибудь в обмен… предоставлю. Вы — мне, я — вам…

— Говори быстрее, не жуй слова. Что ты можешь мне предоставить?

— А что вам нужно?..

— Щебенку — можешь?

— Щебенку?.. — надолго задумался Скворцов. — Щебенку не могу… А вот реголит могу… Берите реголит, пока есть… Пока в порту… сухогруз стоит.

— Подожди, не спеши, говоришь много. Дай вспомнить… Реголит, реголит… Что это — реголит?

— Да лучше, чем щебенка…

Слово «реголит» Гайдамака когда-то знал, но забыл. Дай Бог памяти: реголит, реголит… Что-то знакомое. Какой-то стройматериал, что ли?

— Ладно, по рукам. Давай свой реголит. Один к двум — три тонны угля на шесть тонн реголита.

— Я вам больше достану!.. — обрадовался Скворцов, протер, не снимая, очки и ушел, дыша в шарф.

Гайдамака полистал свой справочник мастера-дорожника.

Реголит, реголит… Что за кот в мешке? Все позабыл со времен автодорожного техникума.

Не нашел реголита.

Опять пришел Скворцов, попросил самосвал с грузчиками и водителем:

— Я с ними расплачусь.

— Гляди, расплатись.

Дал ему Гайдамака самосвал с Апдрюхой Лукьяненко и с двумя алкоголиками без фамилий — Семэном и Мыколой, которые постоянно околачивались у дорожного отдела в поисках случайного заработка. Увезли они три тонны угля во двор к Скворцову, а утром сделали две ходки в Григорьевский порт, привезли с какого-то иностранного сухогруза этого самого реголита в полиэтиленовых мешках. Посмотрел Гайдамака на сей реголит, потрогал пальцами… Какие-то гладкие белесые стеклоподобные прозрачно-мутные каМешки шаровидно-овальные. Похожи на стекла в очках Скворцова — ничего сквозь них не видать. Наверно, в самом деле получше щебенки будут — лопатами ровнять-насыпать удобней.

Значит, реголит. Хай будэ реголит.

Гайдамака повеселел и взялся за подъездную дорогу к Гуляй-граду, а то воистину елдовина получается — в двух километрах от Гуляя проходит стратегическая трасса «Киев — Одесса», а подъезд к трассе хуже любого проселка, как при Соловье-разбойнике.

ГЛАВА 18

ГЕНПЛАН

Меня в одной из записок спрашивают, каково отношение ЦК партии к моему докладу. Я отвечаю: ЦК партии рассмотрел мой доклад и одобрил его. (Бурные аплодисменты, переходящие в овацию. Все встают.)

Т. Лысенко. О положении в биологической науке

Есть у меня тут на примете

Один парнишка, — ей же ей,

Не отыскать на белом свете

Такого дрына у людей.

И. Барков. Лука Мудищев

Натуралист Акимушкин сдержал слово, где-то раздобыл диван, — это был поистине царский, обтянутый черной гинпопотамьей кожей и набитый конским волосом диван, раздвижной диван с мягкими спинками, с зеркалами, валиками и подлокотниками, которые то и дело выпадали с дивана на мостовуку. И их приходилось подбирать.

Наверно, этот диван попал в Сeстрoполь от распродажи царской мебели из Зимнего дворцa. Африканец так удивился величине увиденного, что даже вытаращил глаза. Потом он уважительно кивнул и вдруг самым деловым образом стимулировал обалдевшего Сашка, довел его до вулканического извержения, растер детскую сперму на своей черной ладони, понюхал, даже лизнул и остался очень доволен. Он опять взвалил диван на плечи и повел раскрасневшегося хлопчика в домик под Сапун-горой.

Гамилькар не зря проверял у Сашка сперму. Хитрый дьявол, он опять что-то задумал, у него возник какой-то еще неясный даже ему, но далеко идущий план относительно хлопчика, хотя этот план он пока не мог сформулировать даже для себя. Шкипер, как уже говорилось, был контрабандистом, пиратом, картежником, умел пить не пьянея, но все, что он делал плохого или хорошего, он делал для свободы и независимости родного Офира, — в Эдеме вот уже шесть лет Гамилькара с нетерпением ожидала царствующая невеста Люська, но и она должна была подождать ради свободы и независимости. Вот и Сашка африканец решил спасти от большевиков не просто из доброты душевной, а для пользы многострадальной Африки.