Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга I

В небе над Севастополем, с недоумением разглядывая эту человеческую миграцию, делала прощальные круги перед перелетом в зимнюю Африку последняя запоздавшая пара то ли офирских, то ли украинских аистов. Они плохо подготовились к перелету и были похожи на тощих одичавших ангелов.

«Интересно, где их родина — в Африке или здесь?» — задумался хлопчик, совсем как Гамилькар когда-то.

«Где выводят птенцов, там и родина», — правильно решил Сашко.

ГЛАВА 19. Граффити на стене белого дома (в Москве)

ГЛАВА 19. Граффити на стене белого дома (в Москве)

Хотел бы я знать, кто и сколько заплатил этому, из Назарета.

Каиафа

Сашко Гайдамака

УТРЕННЕЕ ВАУЧЕРНОЕ

• Я согласился на раздел страны,
• продался я за ваучер бумажный —
• и вот латаю старые штаны,
• а кто— то строит дом пятиэтажный.
• Зачем на танки с камушком в руках
• поперся я, поверя в жизнь иную!
• Был в дураках — остался в дураках.
• Не привыкать. Стерплю. Перезимую.
• Но что мне делать в случае таком,
• когда в окрестной рощице зеленой
• березка— полоняночка тайком
• кивнет приватизированной кроной?
• Я перед ней, дыханье затая,
• стою как пень и м-медленно въезжаю:
• была ничья и, стало быть, моя;
• теперь — его и, стало быть, чужая.
• А он возводит львиное крыльцо,
• он голубые зафугачил ели.
• И уж не бросишь ваучер в лицо —
• грешно сказать, не пропили — проели.
• Продам пальто (еще не холода),
• В конце концов, не все ему смеяться!
• Ох, посмотрю я на него, когда
• наступит год 2017!^[36]

ГЛАВА 20

И тут я только понял,

Что мой товарищ помер.

Ага.

Окопная песенка

НЕСКОЛЬКО АВТОРСКИХ СЛОВ О МЫКОЛЕ БАНДУРЕНКО И СЕМЭНЕ ШАФАРЕВИЧЕ

Н. С. Шкфорцонф посвятил Семэну и Мыколе несколько строк в своей монографии:

«Из всех людей, вовлеченных в процесс репликации пространства — времени после 2 июля 1904 года, Мыкола Бандуренко и Семэн Шафаревич были самыми невинными и несчастными созданиями — их швыряло из одной реальности в другую, пятую, двадцать пятую — но всегда почему-то вместе. Я встречал их карабинерами в Италии, филерами в Севастополе, алкоголиками в Гуляй-Граде, музыкальными фабрикантами в Южно-Российске, стражниками в Офире. Это были самые безобидные зверьки па свете — поверьте уж старому зоологу».

В годы военного коммунизма чекист Деревяга, заклопотаный бесконечными обысками, арестами и расстрелами (а тут еще это «Дело»!), вызвал под конвоем неразлучных, по пришибленных и постаревших Семэна з Мыколой и пытался выяснить:

1. Правда ли, что за два месяца до первой русской революции царская полиция провела лесоповальный обыск на южно-российской фабрике музыкальных инструментов — то есть, в прямом смысле валила складированный рояльный лес, безуспешно разыскивая какую-то подпольную типографию с листовками неприличного содержания?

2. Правда ли, что ознакомившись с ордером на обыск, музыкальные фабриканты бросили в лицо сатрапам: Бандуренко — «Гэть!», а Шафаревич — «Кыш!»; и за это были опечатаны, обанкрочены и пущены с молотка?

3 Правда ли, что 2 июля 1904 года музыкальные фабриканты заказали в Палермо механический рояль с революционным репертуаром («Марсельеза», «Интернационал», «Вихри враждебные») с целью наладить подпольное производство подобных роялей в России?

4. Правда ли, что борец Сашко Гайдамака механические внутренности рояля пропил, а Бандуренку с Шафаревичем, потребовавших возмещения убытков, вместе с пустым роялем выбросил па улицу?

5. Отвечать, вашу мать! (Кулаком по столу.) Где сейчас находятся Гайдамака, рояль и подпольная типография?

Протокол этого допроса имеется в «Деле». Об ответах перепуганных насмерть Семэна з Мыколою можно догадаться: ну? а? га? шо? о! во! не, ага и т. и. Под конец допроса, смекнув, что их, как пострадавших от царских сатрапов, пока не собираются отправлять в штаб Духонина, музыкальные фабриканты предложили губчека свои услуги: пусть ЧК выдаст им золотые рубли и отправит их в Палермо в служебную загранкомандировку для приобретения показательного механического революционного рояля, а уж его производство они наладят в Южно-Российске в плановом количестве. Из этой попытки невезучих Бандуренки и Шафаревича прихватить золотой запас, удрать в Италию и запросить там политического убежища ничего не вышло — чекист Деревяга страшно закричал:

---

36 Евгений ЛУКИН. Запись и литературная обработка.