87  

Пока Гамилькар разбирался в этих каракулях, почтовый турок уже успел подобрать с пола свой стеклянный глаз. Он кланялся и дрожащими пальцами сгребал со стойки в красную феску последние серебристые крупинки электрума. Чиновник готов был облизать стойку, чтобы не пропало ни крупинки. Гамилькар повертел свое «щасте» в руках. Письмо было без подписи. Его, несомненно, писала женщина — или очень молоденькая, или сумасшедшая, или просто непроходимая, как джунгли, дура. Возможно, его писала лиульта Люси. Гамилькар не знал почерка своей невесты, — когда он отправлялся на поиски Рая, Люська не умела ни читать, ни писать, но обещала выучиться. Гамилькар не был суеверным, он уже собрался разорвать и выбросить свое щасте на заплеванный пол почтамта, по передумал и сунул письмо в карман, чтобы преподать Сашку первый урок офирского языка — заставить Сашка переписать это письмо двадцать раз, что тот и сделал в каюте. Впоследствии потомки Сашка бродили с этими письмами по всей Африке и сполна получали от населения свои доли щастя.

Гамилькар распечатал второе письмо. Оно оказалось от офирского регента Фитаурари — бывшего начальника дверей при Pohouyam'e Маккоинене XII, а ныне временного правителя, вроде российского Александра Керенского; занимавшего высшую должность нгусе-негуса. Письмо было отправлено из Офира еще зимой четыре года тому назад. Гамилькар тут же прочитал это строго конфиденциальное послание, задумчиво разорвал на мелкие кусочки, старательно разжевал, проглотил и сплюнул на заплеванный цементный пол константинопольского главпочтамта чернильным плевком. Гамилькару было о чем подумать. Нгусе-негус Фитаурари, опекун лиульты, подтверждал неуверенные подозрения Гамилькара в том, что. Люська устала ждать жениха с воины и «razblaydovalas»[49] сверх всякой меры и до потери всяких приличий: «Лиульта очень-очень больна, — сокрушенно писал Фитаурари, — ей уже мало мужчин, она дает себя нюхать купидонам, псам и ослам». Нгусе-негус также упрекал Гамилькара в эгоистических скитаниях по свету в то время, когда его многострадальная родина… — дальше следовали моралите и высокая политика.

Фитаурари призывал Гамилькара немедленно вернуться в Офир.

Ну, а в подозрительной обувной коробке лежал обыкновенный динамитный снаряд. Гамилькар мог бы и догадаться о том, но, пребывая в задумчивости после, письма-щастя и доноса регента Фитаурари, он машинально сломал сургучную печать и потянул за веревку. Раздался громкий хлопок, из посылки полыхнул огонь и с шипением повалил черный вонючий дым. Почтовый турок-чиновник опять уронил свой стеклянный глаз и, не выпуская феску с золотым песком, привычно побежал на улицу; к счастью, за четыре года ожидания взрыва динамит в снаряде то ли скис и утратил убойную силу, хотя и обжег Гамилькару руки, то ли пиротехники умышленно сработали снаряд не сильнее праздничной хлопушки, для испуга и предупреждения. Гамилькар выругался, отшвырнул ногой шипящую бомбу и выбежал вслед за служащими.

ГЛАВА 6. Необъезженный коньяк на пути в контору

И немедленно выпил.

В. Ерофеев. «Москва — Петушки»

Гайдамака любил для жизненного разнообразия летом съездить в Одессу. Зимой — не то, грязь и слякоть, а летом в Одессе черт-те что может с тобой приключиться. Тем более, когда вызывают в Контору.

Утром в пятницу долго не мог решить: что по такой жаре надевать в Дом с Химерами? Что вообще туда надевают? Выходной костюм с галстуком или что-нибудь попроще — штаны и рубашку? Пока решал, пришли к нему страждущие и алчущие «после вчерашнего» Семэн з Мыколой:

— Командир, визьмить нас з собою в Одессу!

— А що там робыть алкоголикам?

— Футбол вечером. Матч смерти с Киевом.

— Так у меня ж самосвал.

— А мы соломки подстелим.

Решил так: и вашим и нашим — надел брюки от выходного костюма и белую, вроде чистую, рубашку с погончиками. Закатал рукава, толком позавтракать не успел, похлебал все тот же гороховый суп с салом, как Андрюха подогнал под дом самосвал и настырно сигналил: давай, поехали. Семэн з Мыколой уже кидали солому и лезли в кузов.

Итак, утречком в пятницу по еще пустынной трассе, пока солнце еще основательно не взялось за дело, быстро приехали, поставили самосвал у Привоза, страждущие и алчущие Семэи з Мыколой отряхнули с себя солому и отправились странствовать по одесским винаркам до вечера, Гайдамака отпустил Андрюху на пляж в Аркадию, а сам мимо зоопарка, подмигнув па ходу исхудавшему и опустившемуся бегемоту, удивительно похожему на него, Гайдамаку: «Что, браток-бегемот, тут тебе не Килиманджаро?» — прямиком по улице Карла Маркса направился па улицу Августа Бебеля: вот вокзал, зоопарк, Привоз, а вот и Контора — удобно.

  87  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×