Иллюзия греха

— Ну почему же, — кокетливо улыбнулась Шульц. — Ванечка был очарователен. Но дело в том, что я не была свободна. Даже если бы я в тот момент увлеклась, на развод я бы все равно не пошла.

— Почему? У вас были маленькие дети?

— Да Господь с вами, какие же маленькие дети могут быть в сорок семь лет! Нет, дети были уже большими. Но Ванечка — русский. А мы — немцы. Родители с самого детства приучили меня к мысли, что мы не должны ассимилироваться, вступая в браки не с немцами. Мой покойный муж тоже немец.

— А что же Екатерина Бенедиктовна? За ней Бышов не пытался ухаживать?

— О, что вы, голубушка, они этот этап прошли лет в пятнадцать-шестнадцать. Эдакая детская влюбленность. Потом у Катеньки появился жених, она встречалась с ним года полтора или два, пока война не началась.

— И как потом складывались отношения Екатерины Венедиктовны и Бышова?

— Очень ровно. Они дружили домами. Ивану нравилась коллекция картин, которую собрал Катин отец, и он постоянно говорил, что купит их все, если только Катенька соберется продавать.

— Марта Генриховна, насколько мне известно, ваша подруга завещала почти все свои картины музеям, за исключением нескольких, которые она и продала Бышову. Это так?

— Да, это правильно. Она так и сделала.

— А почему она не продала Ивану Елизаровичу все картины, если он так этого хотел? Ведь они дружили всю жизнь. Почему же она не пошла ему навстречу?

— Катя хотела дожить свой век в окружении этих картин. Она видела их рядом с собой всю жизнь и не хотела расставаться с ними до срока. И сначала она действительно предложила Ивану завещать картины в его пользу. Но он проявил в этой ситуации редкостное благородство. Не хочу, говорит, чтобы ты думала, будто я с нетерпением жду твоей смерти. Не хочу быть твоим наследником. И тем более не хочу получить эти картины даром. Тогда они и договорились, что Катя продаст ему несколько картин, чтобы на жизнь хватило, а остальное завещает музеям.

— Почему все-таки завещание было составлено только в пользу музеев? Неужели у Екатерины Бенедиктовны не было никаких родственников?

— Да есть у нее родственники, но им картины не нужны. Родня такая дальняя, что они и связей не поддерживают. Это было похоже на правду. Екатерина Бенедиктовна бережно хранила получаемые ею письма, поздравительные открытки и телеграммы за много лет, и среди них не было ни слова от родственников. И Бышов, и Петр Васильевич Анисковец в один голос утверждали, что где-то какие-то родственники есть по линии отца, но очень дальние, не то в Мурманске, не то в Магадане, но у Екатерины они не появлялись. Так что не было никаких оснований подозревать их в корыстном интересе к коллекции академика Смагорина.

— Скажите, если бы эти родственники вдруг объявились, Екатерина Бенедиктовна сказала бы вам об этом? — спросила Настя Марту Генриховну.

— Уверена, что сказала бы, — твердо ответила Шульц. — Какой смысл ей скрывать это от меня? Наверняка сказала бы.

— А вообще у нее могли быть от вас тайны?

— О, голубушка, — вздохнула Шульц, — надо было знать Катю. Она была веселая и открытая, но отнюдь не болтушка. Отнюдь. Если Катя хотела что-то скрыть, ни одна живая душа об этом не узнала бы, смею вас заверить. Она умела молчать и держать язык за зубами как никто. Ее за это очень ценили. С ней можно было поделиться любым секретом и быть в полной уверенности, что дальше ее это не пойдет. Катя ни разу в жизни никого не подвела. Или, как теперь принято говорить, не заложила. Кто знает, сколько альковных тайн она унесла с собой в могилу...

Марта Генриховна всхлипнула и приложила платочек к глазам. Впервые за весь такой долгий разговор она позволила себе показать слабость, и Настя в который уже раз за последние дни подумала, что многие молодые напрасно недооценивают стариков. Они намного умнее, чем принято думать в среде тех, кому еще нет сорока, намного хитрее и сильнее духом. А что касается унесенных в могилу альковных тайн, то это уже интересно. Не в этом ли коренится причина ее трагической и жестокой смерти?

Настя взглянула на часы — половина седьмого. Бедная Марта Генриховна сидит здесь уже больше четырех часов. Ну можно ли так терзать немолодую и не очень-то здоровую женщину?

— Спасибо вам, Марта Генриховна, с вашей помощью я теперь гораздо лучше представляю себе вашу подругу, — тепло сказала Настя. — Могу я предложить вам чай или кофе?