Смерть в «Ла Фениче»

Смотрится неплохо, подумал Брунетти; цвет подобран со вкусом.

— Я пригласил вас, потому что мне уже неоднократно звонили — и пресса, и Высокие Инстанции, — сообщил Патта, тщательно, именно что с большой буквы выговаривая два последних слова. — И они крайне обеспокоены, что вы ничего еще не сделали, — на сей раз ударение на «вы». Он элегантно выпустил дым и посмотрел сквозь Брунетти. — Вы меня слышите? Они недовольны.

— Я так и предполагал, синьор. Никто не виноват, что мне достался убитый гений.

То ли ему показалось, то ли Патта в самом деле зашевелил губами, повторяя за ним последнюю реплику, — может быть, рассчитывая небрежно бросить ее сегодня за обедом.

— Да, разумеется. — Губы вице-квесторе снова беззвучно шевельнулись. — Никто не виноват, — Тут голос Патты сделался глубже и проникновенней: — И все же я так скажу вам: виновного придется найти.

Брунетти не приходилось прежде слышать более лапидарной формулировки идеи правосудия. Вероятно, сегодня за обедом Патта ею тоже воспользуется.

— Отныне, Брунетти, я требую, чтобы ваш письменный рапорт ежедневно ложился ко мне на стол не позже … — Он замешкался, припоминая, когда открывается учреждение. Припомнил: — восьми утра.

— Слушаюсь, синьор. Это все? — Брунетти было безразлично, какой рапорт от него требуется, письменный ли, устный, — все равно отчитываться нечем, пока он не выяснит, что за человек был убитый.

— Нет, не все. Чем вы сегодня намерены заняться?

— Собирался пойти на похороны. Они начнутся через двадцать минут. И еще хотел сам просмотреть его бумаги.

— И все?

— Да, синьор.

Патта засопел.

— Неудивительно, что у нас до сих пор никаких результатов.

Это можно было понять как сигнал, что встреча окончена, и Брунетти поднялся и двинулся к выходу из кабинета. Интересно, успеет он дойти до дверей, прежде чем Патта окликнет его и еще раз напомнит насчет письменного рапорта. По его прикидкам, оставалось всего три шага, когда послышалось:

— Не забудьте — не позже восьми!

Из-за беседы с Паттой Брунетти еле успел на похороны — когда он добрался до церкви Сан-Моизе, было почти десять. Черная барка-катафалк уже пришвартовалась к набережной канала, и трое мужчин в синей униформе как раз ставили увитый цветами деревянный гроб на металлическую платформу на колесах, чтобы подкатить его к церковным дверям. В собравшейся перед церковью толпе Брунетти различил всего несколько знакомых венецианских физиономий — неизбежных газетных репортеров и фотографов, но вдовы видно не было; наверное, она уже в церкви.

Когда трое мужчин в синем приблизились к порталу, к ним присоединился четвертый, и, подняв гроб с платформы, они с профессиональной сноровкой подняли его на плечи и взошли на две пологие ступени. Брунетти в числе других вступил под своды церкви и видел, как гроб пронесли по центральному проходу и установили на невысокой подставке перед главным алтарем.

Он сел с краю на одну из задних скамей— в церкви было полно народу. С большим трудом можно было разглядеть сидящих в первом ряду — вдову в черном между какими-то мужчиной и женщиной. Оба — седые, вероятно, это те самые люди, которых он видел с ней в театре. Позади нее, одна посреди совершенно пустой скамьи, сидела другая женщина в черном — Брунетти предположил, что это экономка. Особо пышной панихиды он, разумеется, и не ждал, но все равно поразился скромности церемонии. Самым удивительным показалось ему полное отсутствие всякой музыки — даже орган молчал. Лишь знакомые слова плыли поверх толпы, извечный обряд — окропление и благословение. Служба была самая простая и оттого скоро окончилась.

Сидя у прохода, Брунетти ждал, пока из церкви вынесут гроб и выйдут главные участники церемонии. Снаружи замигали фотовспышки, и репортеры окружили вдову, — та, вся сжавшись, отпрянула, прильнув к своему пожилому спутнику.

Не раздумывая, Брунетти пробился сквозь толпу и взял ее под руку. Он узнал нескольких папарацци, убедился, что и они его узнали, и велел им удалиться. Те расступились, освободив проход к пришвартованным катерам и лодкам. Поддерживая вдову под локоть, он подвел ее к катеру, помог перешагнуть на палубу и проводил в пассажирский салон. Там к ней присоединилась пожилая чета, с которой она была в театре; седая женщина обняла ее за плечи, а мужчина ограничился тем, что, сев с нею рядом, взял ее за руку. Брунетти встал в дверях салона и смотрел, как барка с гробом отчалила и медленно двинулась вдоль по узкому каналу. Когда их катер отошел достаточно далеко от церкви, комиссар, пригнув голову, шагнул в салон.