Смерть в «Ла Фениче»

— Вы расскажете, синьора, почему вы это сделали?

Ее удивление было неподдельным.

— Если вам хватило ума понять, как я это сделала, то вы должны сами сообразить, почему.

Он покачал головой.

— Я не стану высказывать своих предположений, потому что если они ошибочны, то могут оскорбить память этого человека, — он поймал себя на том, что и сам выражается в стиле какого-нибудь либретто Пуччини.

— Стало быть, вы все понимаете, верно? — Она наклонилась вперед, чтобы поставить едва пригубленную рюмку возле пачки с сигаретами.

— Из-за вашей дочери, да, синьора?

Закусив верхнюю губу, она кивнула — едва заметно. Потом отпустила губу, и он увидел на ней глубокие белые отметины. Она вытянула руку за сигаретой, отдернула, потом сжала ее другой рукой и проговорила так тихо, что ему пришлось нагнуться к ней, чтобы расслышать:

— Ума не приложу, — и она с гадливостью покачала головой. — Алекс совершенно не интересовалась музыкой. Она даже не знала, кто он такой, когда я начала с ним встречаться. Когда я сказала ей, что хочу выйти за него, она заинтересовалась. Потом, когда я сказала ей, что у него есть своя ферма и лошади, она уже здорово заинтересовалась. Кроме лошадей, ее мало что интересует — прямо девочка из какой-нибудь английской книжки! — только лошади и книги про лошадей. Когда мы с ним поженились, ей было одиннадцать. Узнав, кто он такой — видимо, от одноклассников, — она поначалу его побаивалась, но это быстро прошло. Хельмут отлично ладил с детьми. — Она скривилась от мрачной двусмысленности только что сказанного.

— А потом. Потом. Потом, — повторяла она, не в силах высвободиться из тенет воспоминаний. — Этим летом мне надо было лететь в Будапешт. Навестить маму, она приболела. Хельмут обещал, что все будет в порядке, и я уехала. Взяла такси и поехала в аэропорт. Но аэропорт был закрыт. Не помню почему, Забастовка. А может, что-то такое на таможне. — Она подняла на него глаза. — Это ведь не имеет значения, почему он был закрыт, правда?

— Нет, синьора.

— Рейс был отложен, сперва на час, а потом объявили, что все вылеты отменяются до следующего утра. Я взяла другое такси и поехала домой. Время было еще не позднее, еще до полуночи, и я не стала ему звонить, что возвращаюсь. Я вернулась и вошла в дом. Было темно, и я поднялась наверх. Алекс всегда спала беспокойно, и я зашла к ней в комнату — просто проведать ее. Просто проведать. — Она посмотрела на него без всякого выражения. — Когда я уже стояла на верхней площадке, я услышала ее голос. Я решила, что ей снится кошмар. Она не кричала, просто взвизгивала. Как зверушка. Просто взвизгивала. И все. И я вошла к ней в комнату. Он был там. С ней. И вот тут непонятно, — произнесла она спокойно, словно о головоломке, которую решала с его помощью. — Я не помню, что дальше. Нет. Я знаю, что он ушел, но совершенно не помню ни что я ему сказала, ни что он — мне. Я осталась с Алекс на всю ночь. Уже потом, спустя много дней, он сказал мне, что Алекс будто бы мучили кошмары. — Она рассмеялась, недоверчиво и брезгливо. — Только это и сказал. Мы на эту тему больше не говорили. Я отправила Алекс к дедушке с бабушкой. В школу. А об этом мы больше не говорили. О, мы такие современные, такие цивилизованные. Разумеется, мы больше не спали вместе, мы вообще больше не были друг с другом. А Алекс уехала.

— Дедушка с бабушкой что-нибудь знают?

Она тряхнула головой.

— Нет. Им я дала то же объяснение, что и всем, — что не хочу, чтобы Алекс прерывала занятия на то время, пока мы будем в Венеции.

— Когда вам это пришло в голову? — спросил Брунетти. — Сделать то, что вы сделали.

— Не знаю, — она пожала плечами. — Просто в один прекрасный день это возникло у меня в голове как единое целое. Единственная вещь, действительно для него ценная, единственная, которую он любил, — это музыка, — именно эту вещь я у него отниму. В то время это казалось мне справедливым.

— А теперь?

Она надолго задумалась, прежде чем ответить.

— И теперь кажется справедливым. Все, что произошло, — все справедливо. Но вопрос не в этом, правда же?

Нет, вопроса в этом он не видел. Ни вопроса, ни смысла, ни урока. Просто зло, совершенное человеком, и страшная утрата, понесенная им за это.

— А что будет теперь? — Ее голос вдруг сделался усталым.

— Не знаю, — честно ответил он. — Есть догадки, где он взял цианид?

Она снова пожала плечами, словно вопрос показался ей несущественным.