Седьмая жертва

– Ну-ну. В последний раз спрашиваю: мне приехать?

– Честное слово, не надо, Лешик. Я уже спать ложусь. А утром светло будет.

– Ладно, оставим на твоей совести. А что случилось со светом?

– Не знаю, авария, наверное.

– Что значит – наверное? – возмутился муж. – Ты что, не выяснила?

– Не-а. А зачем?

– Как то есть – зачем? Чтобы знать, что случилось и когда будет свет.

– А какая разница? Оттого, что я это узнаю, свет ведь быстрее не дадут.

Верно?

– Верно, но будет хоть какая-то определенность. Может быть, авария настолько серьезная, что света не будет и завтра, – и послезавтра. Тогда надо принимать меры, договариваться с людьми, у которых ты будешь ночевать, и так далее. И по крайней мере, ты будешь точно знать, сколько времени не сможешь пользоваться компьютером. Ася, нельзя же так! Ты как ребенок, ей-богу!

Настя обреченно вздохнула. Леша, как всегда, прав. Он всегда прав. Он умный, трезвый, спокойный и предусмотрительный. Вот бы ей стать такой, как он.

– Ты прав, солнышко, – грустно призналась она. – Я глупая и никудышная.

Но другой я уже не стану, поэтому насчет аварии узнавать не пойду. Я ложусь спать.

Чистяков снова рассмеялся, и Насте показалось, что от его смеха даже боль в руке стихает.

– Спокойной ночи, никудышная. Утром позвоню, узнаю насчет света.

– А что, если света не будет, ты домой не вернешься?

– А что мне дома делать без электричества? Компьютер же не работает.

– Ты, выходит, только ради компьютера сюда приезжаешь? – поддела его Настя.

– Естественно, не ради тебя же, никудышная. Очень ты мне нужна. Кстати, если к утру электричество не дадут, проверь холодильник и вытащи все, что может испортиться.

– Куда вытащить?

– Куда хочешь. На балкон, например, вынеси, на улице уже достаточно холодно. Колбасу возьми на работу, съешь на обед.

– Все указания раздал, – съехидничала она, – или еще остались?

– Пока все. Ложись спать. Целую.

Настя положила трубку и уселась на полу поудобнее, прислонившись спиной к дивану. Колено сильно болело, и она опасалась вставать. Но до утра ведь так не просидишь, надо собраться с силами, встать, постелить постель и лечь. А утром проснуться и понять, что колено распухло, кисть правой руки не работает, и по всей комнате рассыпан сухой цемент. Ничего не скажешь, приятное ее ждет пробуждение.

А может, обойдется? И колено не распухнет, и рука пройдет. И окажется, что насчет цемента ей просто почудилось. Может ведь такое быть? Может.

Почему нет?

А может такое быть, чтобы утром оказалось, что никакого Шутника нет и никто больше не будет убивать бомжей и угрожать Татьяне? Нет, такого быть не может. А жаль.

СЕЛУЯНОВ

Близился День милиции. Этот праздник Коля отчего-то любил больше всех других. В отделе шло перманентное совещание на тему: как 10 ноября поздравить Колобка, чтобы начальнику было приятно, чтобы в госпиталь к нему смогли одновременно приехать как можно больше сотрудников и чтобы Гордеев при этом не сделал им выволочку за то, что весь отдел не работает, а дурака валяет. Кроме того, всем было хорошо известно, что Колобок не делает различий между праздничными днями и обычными и по текущим делам спрашивает во всех случаях одинаково придирчиво. Поэтому, составляя делегацию поздравляющих, нужно было продумать и этот тактически важный момент. В госпиталь поедут только те, кому есть чем отчитаться. При этом численность делегации не должна быть чрезмерно маленькой, ибо Колобка обмануть трудно, он сразу догадается, что явились только «отличники».

– Колян, ты возглавишь церемонию, – приказал Коротков. – У тебя девять наркоманов раскрылись, ты у нас сегодня герой.

– Так это ж не я, – замахал руками Селуянов, – это Аська его нашла. Что я. Колобку врать должен, что ли? Он же меня спросит, как шла разработка.

– Наврешь что-нибудь, не маленький, – отрезал Юрий. – Не Аську же к нему пускать, у нее с Шутником полный провал. Наша подполковница в прошлый раз от Колобка чуть не в слезах ушла, допек он ее.

Эти и подобные им разговоры велись уже третий день. Колобка любили и хотели поздравить с праздником все сотрудники, но точно так же все до единого боялись «разбора полетов». Впрочем, боялись – не то слово. «Разбор полетов» происходил ежедневно на оперативных совещаниях, все к ним привыкли и считали само собой разумеющимися, так работали все службы в уголовном розыске. Но одно дело получать выволочку в кабинете в обычный будний день, и совсем другое – в госпитале, куда ты придешь с цветами, подарками, наилучшими пожеланиями и праздничным настроением. Точно так же, как можно каждый день, морщась и кряхтя, принимать горькое лекарство, понимая, что это необходимо и неизбежно, но если тебе дать пирожное, надкусив которое ты обнаружишь там то же самое горькое лекарство, ты почувствуешь себя обиженным и обманутым. Чувствовать себя обиженным и обманутым в праздничный день не хотел никто. Ибо трудно представить себе сыщика, у которого по всем находящимся в работе делам полный и идеальный порядок. Такого нет и не может быть никогда. По определению.