Седьмая жертва

Настя нахмурилась:

– Помощью какого рода?

– Например, не открывала дверь посторонним. Он хотел, чтобы каждый раз, когда в дверь звонит кто-то чужой, я предварительно звонила ему по телефону.

Ну и вообще… Настя, я не понимаю, что мы тут с тобой обсуждаем. Ты можешь говорить открытым текстом?

– Могу, только сначала еще один вопрос, последний. В разговорах с соседом никогда не всплывал намек на то, что он знаком с моим братом?

– Нет, – твердо ответила Ира. – Я бы обратила внимание. Это был последний вопрос, теперь объясняй, в чем дело.

Она очень старалась казаться спокойной и ничего не понимающей, но беспокойство, которое периодически грызло ее на протяжении последнего времени, становилось все сильнее. Вот теперь и Настя заговорила о Котофеиче.

Неужели подозрения ее не беспочвенны?

– Видишь ли, – неуверенно начала Настя, – мы с этим Шутником совсем запутались, и в голову стали лезть всякие бредовые идеи. Мне ни в коем случае не хотелось бы бросать тень на уважаемого человека, поэтому я просто поделюсь с тобой некоторыми своими соображениями. Не принимай их за окончательное решение, хорошо?

– Хорошо.

– Так вот, в результате долгих размышлений я пришла к выводу, что преступник должен быть знаком одновременно и с тобой, и с моим братом. Или с его женой. Поэтому я пытаюсь найти такого человека. Что ты вообще знаешь о своем соседе?

– Он пенсионер, – быстро начала Ира, – вдовец, жена умерла два года назад, у него есть сын…

И запнулась. Собственно говоря, на этом ее информация о соседе была исчерпана. Только сейчас она сообразила, что даже фамилии его не знает.

– А чем он занимался до того, как вышел на пенсию?

– Я не знаю. Он сам не рассказывал, а я не спрашивала. Настя, я… мне…

Ты не смейся надо мной, пожалуйста, я тебе кое-что расскажу.

– Да почему же я должна смеяться?

– Потому что ты уже смеялась, помнишь? Тогда, зимой, когда я вас всех переполошила насчет криков и крови. Вы все надо мной смеялись. Я давно хотела поговорить с Таней об этом, но мне казалось, что я полная дура и делаю из мухи слона. Но раз уж ты заговорила о Котофеиче, то я тоже скажу.

Она набралась храбрости и подробно рассказала обо всем, что ее тревожило.

О странных отлучках соседа и явном вранье насчет рыбалки и охоты. О постоянно запертых дверях. О том, что он частенько не открывает дверь, хотя находится у себя в квартире. О том, что, бывало, недвусмысленно выпроваживал ее, когда ему кто-то звонил по телефону. О его непонятном, но назойливом стремлении быть в курсе всего, что связано с расследованием преступлений Шутника, о том, как он ловит каждое слово, сказанное Татьяной или Стасовыми этой связи, и ничего не упускает и не забывает. О том, как часто употребляет он обращение «дорогая». И даже о том, как он дважды солгал, сказав, что видел ту телепередачу, хотя Ира точно помнила, что его в этот момент не было дома.

– Ты уверена, что его не было дома? – строго спросила Настя. – Ира, я прошу тебя, не спеши с голословными утверждениями, это очень важно.

– Я уверена, – нетерпеливо повторила Ирочка, – потому что я тогда так разнервничалась, что мне необходимо было с кем-то поговорить об этом. Стасов на работе, Таня на телевидении, ты тоже там, тебе не позвонить, вот я и кинулась к соседу, хоть какая-то живая душа. Я звонила и в дверь, и по телефону. Не было его дома, это точно.

– Но ведь ты сама сказала, что он иногда сидит дома, а дверь не открывает, – возразила Настя.

– Дверь не открывает, но к телефону всегда подходит. А в тот раз он и к телефону не подходил. И потом, я слышала, как он вернулся. Это всегда слышно, потому что его собака громко лает от радости, когда хозяин возвращается. Она его слышит, когда Котофеич еще только в подъезд входит, и начинает лаять. Потом лифт подъезжает, а потом уж дверь хлопает. Настя, ты думаешь, что Котофеич – это тот убийца? – напрямик спросила она. – Скажи мне честно, ведь ты так думаешь?

Ира сама не знала, какой ответ хотела бы услышать. С одной стороны, ей неприятно было думать, что она опять выглядит сверхподозрительной идиоткой, готовой в самых невинных поступках видеть проявления преступных намерений.

Но, с другой стороны, признавать, что ее милый, такой славный, всегда готовый прийти на помощь сосед Котофеич – жестокий убийца…

Настя отодвинула чашку и устало оперлась лбом о руки.

– Я уже не знаю, что думать, Ириша. Я тыкаюсь в разных направлениях, как слепой котенок, я пытаюсь что-то сделать, но у меня ничего не получается, а люди гибнут один за другим. И я все время чувствую, что виновата в их смерти, потому что не могу поймать этого Шутника. А поймать я его не могу, потому что не могу его понять. Я бессильна перед его логикой, я не понимаю, чего он хочет. Сегодня с утра я была у психолога, которому показала все материалы о преступлениях Шутника. Знаешь, что он мне сказал? Что Шутник хочет, чтобы я его поймала. Но как я могу его поймать, если не понимаю смысла его действий? Мне приходится искать его традиционным способом, искать так, как все ищут убийц, – отрабатывать связи, отслеживать движение информации. И я это делаю, а сама все время чувствую, что делаю не то. Не то! Не так его надо искать. Впрочем, извини, я тебя гружу своими служебными проблемами, а ты в них вникать не обязана.