Смерть как искусство. Том 1. Маски

Так что основания беспокоиться за судьбу внука у Ильи Фадеевича были, да еще какие.

В три часа дня в субботу, 13 ноября, Илья Фадеевич позвонил в дверь квартиры, которую его внук снимал на родительские, разумеется, деньги. Кирилл открыл только после четвертого или пятого настойчивого звонка, заспанный, с опухшим лицом. Он стоял на пороге в одних трусах и силился понять, что происходит.

– Дед? Ты чего? Случилось что-нибудь?

Илья Фадеевич молча прошел в квартиру и захлопнул за собой дверь. Внук послушно плелся за ним, позевывая и протирая глаза.

– Ты чего, дед?

– Где ты был в прошлую субботу? – строго вопросил Малащенко. – Поздно вечером и ночью. Вспоминай немедленно.

– Да ты что! – от изумления Кирилл даже проснулся. – Откуда я могу помнить, где я был? Наверное, в клубе тусовался. Прошлая суббота – это же неделю назад. Ты бы еще про прошлый год спросил.

– Отвечай немедленно! – повысил голос Малащенко. – Где ты был в ту ночь, когда было совершено покушение на Богомолова? Отвечай! И не смей мне врать!

– Да ты что, дед! Что ты несешь вообще? При чем тут я-то?

Илья Фадеевич пристально вглядывался в лицо Кирилла, вслушивался в его интонации и не мог понять, искренне он возмущается или только притворяется возмущенным. Еще минут двадцать Малащенко требовал ответа, уговаривал, умолял, угрожал, но результат был один: парень ни в чем не признавался, отвечал деду с дурацкой ухмылкой и отводил глаза. Впрочем, это ни о чем не говорило, он всегда отводил глаза, и дурацкая ухмылка постоянно искривляла его в общем-то красивое лицо.

Илья Фадеевич ушел, ничего не добившись. Он так разволновался, что, спустившись вниз и выйдя на улицу, понял: ноги не держат, давление подскочило, голова кружится. Надо посидеть, принять лекарство и подождать, пока пройдет. Он доковылял до ближайшей скамеечки и тяжело опустился на нее.

Что же будет с Кириллом, если все-таки это именно он напал на Богомолова? И что будет с театром, если Богомолов не вернется? Придет новый худрук? Или поставят Сеню Дудника? Оба варианта для Малащенко плохие, потому что Дудник ориентирован на современные пьесы, а ставить нечего, и виноват во всем, как всегда, завлит. Не авторы, которые не пишут хороших достойных пьес, а он, Илья Фадеевич Малащенко, который эти пьесы найти не может. За пять лет работы с Богомоловым Илья Фадеевич так и не приспособился к вкусам и потребностям художественного руководителя, а когда приносил пьесы, слышал в ответ одно и то же: «Это не то. Надо другое». А какое другое? Лев Алексеевич ничего не объяснял, только сердился, кричал и унижал завлита. Но все-таки не выгнал. И не выгонит. А вот как поведет себя Дудник, вкусу которого тоже придется учиться угождать? Нет уж, лучше старое и привычное, чем новое и непонятно какое.

А если на место Богомолова придет кто-то совсем чужой, то начнется свистопляска с кадрами, новый худрук приведет своего завлита, а его, Илью Фадеевича, отправят на пенсию. Кому он будет нужен в свои семьдесят шесть лет? Кто возьмет его на работу? Ах, Кирюша, Кирюша, неужели это все-таки ты сделал? Я помню, как ты сердился, как гневался, когда я попал в больницу после того худсовета, ты приехал ко мне, сидел на краю постели, держал меня за руку, а я рассказывал тебе, как Лев Алексеевич меня оскорблял. Понятно, ты хотел за деда посчитаться, и как дед я могу этому только радоваться, но ведь не таким же чудовищным способом! Ты же чуть человека не угробил, Кирюша! А может, и угробил, это еще как повернется. И сядешь ты в тюрьму на долгие годы. А я останусь совсем один, да еще и без работы. Потому, что даже если со Львом Алексеевичем все обойдется и он вернется в театр, то, когда тебя поймают и разоблачат, все узнают, что это мой внук чуть не убил Богомолова, и держать меня на этой работе Богомолов не станет. И никто не стал бы. Я на его месте тоже не стал бы. Так что моя судьба понятна. Тебя только жалко, Кирюша. И Богомолова тоже жалко, какой ни противный он человек, но ведь человек же и лежит теперь без сознания, и неизвестно, что с ним будет, если он вообще выживет. И жену его молоденькую тоже очень жалко. Два дня назад Илья Фадеевич вместе с завтруппой ездил в больницу, видел Леночку Богомолову, говорил с ней, спрашивал, как Лев Алексеевич. Они и сочувствовали, и помощь предлагали, только Леночка их как будто не слышала. На нее смотреть больно, почернела вся, исхудала за несколько дней, руки дрожат, голос тоже дрожит, глаза опухшие не то от слез, не то от бессонницы. Жаль девочку. Если бы можно было чем-то реально помочь ей или Льву Алексеевичу, Малащенко сделал бы все, что мог.