Игра на чужом поле

– Любопытно, – включился человек из ГУВД. – В три сорок ночи в дежурную часть звонят из «Долины» и сообщают об обнаружении трупа. А примерно через полчаса начинается пожар на другом конце Города. Есть над чем подумать.

– Где эта женщина с ребенком сейчас? – спросил Денисов.

– У нас. Мы ее сразу забрали, – быстро ответил Старков.

– Везите ее сюда, я сам с ней поговорю. А вас, – Денисов повернулся к человеку из ГУВД, – предупреждаю: костьми надо лечь, но убийство в санатории раскрыть. Это нужно и мне, и вам. Если в Городе появились конкуренты, у меня должны быть развязаны руки для борьбы с ними. Поэтому своими двумя возможностями я делиться ни с кем не намерен. И, кроме того, я должен понять, что же все-таки здесь происходит.

* * *

Первая часть плана была выполнена удачно. Когда из квартиры повалил дым, Света с Владом выскочили на улицу, вызвали из ближайшего автомата пожарных и стали ждать, когда соберется толпа. В такой ранний час народу собралось, конечно, немного, но вполне достаточно, чтобы, не привлекая к себе внимания, выяснить, где находится самая дорогая гостиница. Легенду придумал Влад с тем расчетом, чтобы минимально рисковать, если все-таки им не повезет и они снова попадут в руки тех, от кого пытались сбежать. Если уйти из квартиры без всяких объяснений, то сразу будет ясно, что они что-то заподозрили, о чем-то догадались, и их непременно захотят убрать. А уйти под предлогом пожара – вполне естественно. Влад особо настаивал в целях безопасности подчеркивать, что они не хотели подводить своих нанимателей.

Убежище они нашли. Теперь оставалось выяснить, к кому в лапы они попали: к тем, кто их нанял для съемки, или к их конкурентам. Шансы – пятьдесят на пятьдесят, но это в любом случае лучше, чем стопроцентная гарантия смерти. Влад не сомневался, что погибнуть должна не только Светлана. Если он правильно угадал, то ее будут убивать у него на глазах, а это означает, что и его в живых не оставят.

* * *

Когда из квартиры местной проститутки их перевезли в другое место, Влад, не рассчитывая на сообразительность своей подруги, начал ее инструктировать.

– Про кино – ни слова. Ты поняла? Рассказываешь про объявление, про собеседование, про бассейн, про турецкого султана. Ничего не придумывай, говори только правду. Но про кино – молчи.

– Почему? – недоумевала Светлана.

– Потому что неизвестно, к кому мы попали. Объявления в газете, абонентский ящик – это вещи, которые известны не только нам с тобой. Они вполне легальны, и наше знание об этом никакой опасности не представляет. Кино – совсем другое дело. Если мы начнем об этом говорить, неизвестно, что им придет в голову. У меня нет четких аргументов, я и сам не знаю, почему нельзя рассказывать про съемки. Но чувствую, что нельзя.

– Хорошо, я не буду рассказывать, – покорно согласилась Светлана.

За те несколько часов, что она была знакома с Владом, она уже привыкла полагаться на него. Этот крошечный человечек взял на себя заботу о ней, он умнее, он лучше соображает, он ее спасет. Только бы у него не началась ломка. Света подумала, что готова снять с себя последнее украшение и лечь в постель с кем угодно, чтобы добыть Владу наркотик. Если он взялся ее спасти, то и она должна позаботиться о нем. А все-таки он настоящий актер, с восхищением подумала Светлана. Пока они толкались среди зевак на пожаре, да и потом, возле гостиницы, он ни на миг не отходил от нее, стоял, обняв ее за бедра и пряча лицо в складках платья. Ни дать ни взять перепуганный пацан. Конечно, при дневном свете скрыть возраст Влада не удастся, но все-таки, если их начали искать, какое-то время они выиграли. Женщина с ребенком – не то же самое, что проститутка с лилипутом, это уж точно.

* * *

Настя Каменская быстро стучала на машинке, поглядывая в английский текст. Она уже «въехала» в стиль Макбейна, в свойственную ему манеру строить фразы, в его лексику. Перевод шел легко, на одном дыхании, сюжет был интересным, и она изо всех сил старалась полностью переключиться на работу. Но что-то мешало ей получить удовольствие от книги. И Настя знала, что именно. Обида.

Она придумывала всяческие оправдания оперативнику Андрею Головину, а вместо этого вспоминала, как одиноко стояла на платформе городского вокзала под холодным моросящим октябрьским дождем, как, превозмогая боль, тащила сумку со словарями в одной руке и портативную машинку – в другой, как давала взятку дежурному администратору, как плакала у себя в номере от боли и унижения. И еще она вспоминала побагровевшее лицо Гордеева, когда он просил начальника отдела уголовного розыска помочь ей, молодой женщине. Все это складывалось в одну большую ОБИДУ, такую сильную, такую острую, что Настя переставала чувствовать себя спокойной и рациональной, равнодушной и хладнокровной, какой она обычно себя считала. «Надо же, – пришло ей в голову, – оказывается, у меня могут быть нормальные человеческие переживания. Я жалею старую Регину Аркадьевну, одинокую учительницу, нахально обманываемую своим любимым учеником. Мне даже немного жалко этого Колю Алферова – славный добродушный малый, совершенно бесхитростный. Но самое главное – я обиделась. Вот уж не думала, что я на это способна. Ай да Каменская!»