Черный список

– А разве ты собираешься работать на Рудина?

– Нет, конечно. Я его терпеть не могу.

– Тогда можно наплевать на эти фотографии? – полуутвердительно спросила она.

– Разумеется, – твердо ответил я. – Наплевать и забыть. Но забыть только про фотографии.

– В смысле?

– Про фотографии, – повторил я, – но не про то, что на них запечатлено. Я бы не хотел, чтобы ты про это забыла.

– Я и не забыла.

– Тогда пойдем? Ира, как я понял, ночует у Мазаева.

– А Лиля? Она не проснется?

– Будем надеяться, что нет. Вернее, я постараюсь вернуться до того момента, как она проснется. Вообще-то, она спит сладко и крепко, вся в отца. В меня то есть.

На всякий случай я заглянул в нашу комнату. Лиля тихонько посапывала во сне. С раннего детства привыкшая быть одна, в том числе и по вечерам, она не нуждалась в присутствии родителей, чтобы выключить свет и уснуть. Очень самостоятельный ребенок у меня растет. И сознательный.

Прокравшись на цыпочках в соседнюю комнату, я разделся и лег рядом с Татьяной, и вдруг меня охватило такое пронзительное, такое невероятное счастье, что я едва не задохнулся. Как хорошо, что Юрины хозяева уехали! Пожалуй, мой ангел-хранитель пошарил пухлой ручонкой в барабане и начал вытаскивать то, что нужно. Хорошо бы эта тенденция продлилась подольше. Ну хотя бы до завтра…

Глава 8

Утро было пасмурным и прохладным, и, к огромному своему облегчению, я подумал, что можно на пляж не идти. Вообще-то, я любил поваляться под жарким солнышком, пожарить кости, поплавать, подремать. Но теперь мне не хотелось ничего этого. Я хотел только одного: сидеть рядом с Таней, как верный пес, положив голову ей на колени и преданно заглядывая в лицо. Черт знает что со мной происходит! Но что удивительно, то же самое произошло с моим дитенышем, правда, несколько раньше. Она раньше меня почувствовала исходящее от Татьяны «нечто», в пределах досягаемости которого на тебя снисходило ощущение покоя, тепла, доброты и защищенности.

Умывшись и побрившись, я помчался на базар, вооружившись тремя авоськами и длиннющим списком, который составила пунктуальная Ирочка. Одновременно со мной вышел и Юра Мазаев, у которого тоже были авоськи и список, но которого послали не на базар, а в магазины. Определенно, в Ирочке пропал великий организатор. Впрочем, может быть, и не пропал, если учесть, что под ее умелым руководством Таня при своей сумасшедшей жизни следователя ухитряется писать по несколько повестей в год.

К завтраку мы приступили, таким образом, почти в одиннадцать часов, но, судя по обилию и разнообразию блюд, этот поздний завтрак грозил плавно перейти в обед, затем в ужин, а возможно, и в завтрак следующего дня.

– Все равно компьютер сперли, – заявила оптимистка Ирочка, – а погода плохая. Так что ни работы, ни пляжа. Остается только обжорство. Хоть какая-то радость.

Слышать это из уст стройной, изящной девушки было невероятно смешно. Она и в самом деле любит не только готовить, но и вкусно покушать. И куда все девается? Ведь в ней нет ни грамма лишнего веса, ни одного миллиметра жировых отложений. Везет же некоторым! Я, например, поправляюсь моментально. Стоит мне неделю посидеть на бутербродах со свежим белым хлебом, как над брючным ремнем начинает угрожающе нависать омерзительная складка. Правда, при переходе на мясо с овощами и черным хлебом складка тут же исчезает. Но, если бы я регулярно питался из Ирочкиных рук, мне пришлось бы через месяц полностью менять весь гардероб – я не влез бы ни в одни брюки.

Сейчас я с вожделением смотрел на завернутый в нежно-зеленый салатный лист кусочек ветчины, на котором как на бутерброде лежал смешанный с майонезом и чесноком тертый сыр, и прикидывал, сколько калорий в белом хлебе и сколько – в майонезе. Я решил, что майонез все-таки менее калорийный, нежели пышная белая булка, и вполне позволительно запихнуть в себя еще один салатно-ветчинно-сырный сандвич. Четвертый. Потому что три я уже слопал.

Приняв такое решение, я радостно облизнулся и уже потянул жадную ручонку к стоявшему в центре стола блюду, но в этот момент в наш двор вошел молодой человек ослепительно джентльменского вида. Серый костюм из «тяжелого» шелка сидел на нем как на манекене, без единой морщинки, а галстук на изумительно свежей сорочке вызывал чувство черной зависти. Он сверился с какой-то бумажкой, поглядев поочередно на почтовый ящик, где был указан адрес, и в свои записи, после чего решительно толкнул калитку.